Стендаля (Сальвиати и Лизио Висконти), мире, в котором все исполнено новизны, все волнует и делает человека или несчастным, или счастливым.
Конечно, надо иметь в виду и то, что, хотя все это писалось в одно и то же время, в одной и той же стране и, казалось бы, в одной ситуации большой любви, перед нами не только разные люди и разные судьбы, но и разные человеческие миры. Мир Стендаля уже пережил великое действие — революцию 1789 года и наполеоновские войны; для более молодого англичанина (тогда еще ощущалось, что Англия — остров) Байрона Французская революция была легендой, а Наполеон мифической фигурой наподобие Александра Македонского. Стендаль же с ним общался совершенно непосредственно, в будничной реальной действительности, а мальчиком высказывался за казнь короля…
Этим я вовсе не хочу утверждать, что если бы Байрон возвратился из Миссолунгов и полюбил бы опять, он, как Сальвиати, стоял бы с заплаканным лицом под ее окнами. Но, возможно, он уплыл бы в Южную Америку освобождать креолов не один, а с любимой женщиной. Его сердце не переменилось бы, но стало более мудрым. Он к этой мудрости шел.
Все чаще появлялись у него странные чувства и странные мысли. Он отмечает это с удивлением, как бы не понимая себя самого.
Вспомнил нечто странное…
Однажды, когда мне было пятнадцать лет, мне пришлось в одной из дербпширских пещер плыть в лодке (где можно было поместиться только вдвоем, да и то лежа) под скалой, которая нависает над водой так низко, что перевозчик (подобие Харона[12]) должен толкать лодку, а сам идет за ней, все время нагибаясь. Моей спутницей была М. А. Ч[аворт], в которую я долго был влюблен, не признаваясь в этом, хотя она сумела узнать мою тайну. Помню свои ощущения, но описать их не могу — пожалуй, оно и лучше.
Мери Чаворт была его безнадежной «чуть ли не с четырнадцати лет» любовью. Они были соседями в Англии. Род Байронов и род Чаворт объединяла легендарная вражда, омраченная убийством.
Наш союз мог бы положить конец вражде, из-за которой пролилась кровь наших предков; он объединил бы обширные и богатые земли; соединил бы сердца, по крайней мере одно, и двух людей, подходящих друг другу по годам (она старше меня на два года), и что ж? Она вышла за человека много старше ее, была с ним несчастлива и разошлась. Я женился и тоже разошелся, и все же мы не соединились.
Мери Чаворт не была первой любовью Байрона. Первой его любовью была Мэри Дафф. И он никогда не переставал думать о ней, о загадке собственной души.
…Но странно ли, что я так преданно, так безраздельно любил эту девочку в том возрасте, когда не мог ощущать страсти и даже понимать значение этого слова? Как сильно я чувствовал! Моя мать часто дразнила меня моей детской любовью, а много позже, когда мне было шестнадцать лет, она однажды сказала: «Ах, Байрон, я получила письмо из Эдинбурга, от мисс Аберкромби: твоя старая любовь, Мэри Дафф, вышла замуж за некоего м-ра Ко». И как же я принял эту весть? Не могу объяснить своих чувств в ту минуту, но они произвели у меня что-то вроде судорог, которые так встревожили мою мать, что, она с тех пор избегала говорить на эту тему со мной и довольствовалась тем, что обсуждала ее со всеми своими знакомыми. Что же это было? Я ни разу не видел ее с тех пор, как из-за ложного шага ее матери в Эбердине ее пришлось увезти в Банф, к бабушке. Но я помню все, что мы говорили друг другу, все наши ласки, ее черты, мою тревогу, бессонницу, и как я докучал горничной моей матери, требуя, чтобы она писала ей за меня письма, и как она, наконец, согласилась, чтобы меня успокоить. Бедная Нэнси думала, что я обезумел, и стала моим секретарем, потому что я не умел писать сам. Помню наши прогулки, помню, каким счастьем для меня было сидеть рядом с Мэри в детской их эбердинского дома, недалеко от Плейн Стейнз; помню, как ее младшая сестренка Элен играла с куклой, а мы сидели серьезные и на свой лад предавались любви.
Отчего это произошло со мной так рано? Что могло породить это чувство? Ни тогда, ни еще годы спустя, я не имел и понятия о половом влечении, но мои страдания, моя любовь к этой девочке были так сильны, что я иногда сомневаюсь, бывал ли я после этого действительно влюблен. Как бы там ни было, уже несколько лет спустя, весть о ее замужестве была для меня ударом грома — я едва не задохнулся — к ужасу моей матери и недоверчивому удивлению всех остальных. Это явление в моей жизни (мне еще не было тогда восьми лет) удивляет и будет удивлять меня до конца моих дней, а в последнее время, не знаю отчего, воспоминания об этом чувстве (но не оно само) ожили с поразительной ясностью. Сохранила ли она память о нем и обо мне?
3
Последним человеком, которого он видел, умирая в Миссолунгах, была девочка-турчанка Хатадже, или Хато, как он называл ее нежно.
Не увидел ли он, не узнал ли в ней Мэри Дафф, первую любовь; Мэри Дафф, которую он — уже большой и сильный — освободил? Он ее любил по-прежнему.
Первая любовь Байрона была и последней его любовью.
Когда в 1830 году в России издадут биографию Байрона, Лермонтов обнаружит одно удивительное совпадение: он тоже полюбил первый раз, когда ему было восемь лет.
Как они любили
Октябрь 1713
Мне кажется, милая барышня, что вы меня любите, потому будьте готовы в данных обстоятельствах пустить в ход всю силу вашего ума. Лишь только я вернулся вчера в отель, мне сказали, что сегодня я должен уехать, и я мог только отсрочить это до завтра; однако он запретил мне отлучаться куда-либо до отъезда; он опасается, чтобы сударыня ваша матушка не нанесла мне обиды, которая может отозваться на нем и на короле; он даже не дал мне ничего возразить; я должен непременно уехать, не повидавшись с вами. Можете представить себе мое отчаяние. Оно могло бы стоить мне жизни, если бы я не надеялся быть вам полезным, лишаясь вашего драгоценного общества. Желание увидеть вас в Париже будет утешать меня во время моего пути. Не буду больше уговаривать вас оставить вашу матушку и увидаться с отцом, из объятий которого вас вырвали, чтобы сделать здесь несчастной[14]. Я проведу весь день дома. Перешлите мне три письма: одно для вашего отца, другое — для вашего дяди, и третье — для вашей сестры; это безусловно необходимо, я передам им в условленном месте, особенно письмо вашей сестре. Пусть принесет мне эти письма башмачник: обещайте ему награду; пусть он придет с колодкой в руках, будто для поправки моих башмаков. Присоедините к этим письмам записочку для меня, чтобы, уезжая, мне послужило хотя бы это утешением, но, главное, — во имя любви, которую я питаю к вам, моя дорогая, пришлите мне ваш портрет; употребите все усилия, чтобы получить его от вашей матушки; он будет себя чувствовать гораздо лучше в моих руках, чем в ее, ибо он уже царит в моем сердце. Слуга,
