— Только во время следствия, — не без смущения говорит нам Петржицкий-Петров, — я узнал, как ловко энкаведисты провели меня. На допросах мне показали всех советских поляков с которыми я встречался. Сразу же после моего ареста, они за одну ночь были посажены в тюрьмы.
Немец ободряюще-покровительственно похлопывает его по плечу.
— Это не ваша вина, коллега, а ваших шефов. Они имели неосторожность кое в чем довериться коммунистам и вот вам печальный результат. Мы тоже иногда используем коммунистов, но не доверяем им ни на один пфенниг. Вообще вашей разведке следовало бы кое-чему поучиться у нас, немцев.
Кончики его усов самодовольно приподнимаются вверх…
Свою шпионскую работу поляк объясняет и оправдывает побуждениями более возвышенными, чем у немца:
— Сейчас время не военное, но я — солдат, ненавижу большевиков и не хочу, чтобы они овладели моей родиной.
***
О советской разведке Иоганнес-Иванов не высокого мнения. Он ее считает одной из слабейших в Европе. Свое мнение об этом он изложил нам так:
— Слабость советской разведки в том, что она почти не имеет специалистов и в каждой стране за границей использует для шпионажа исключительно местные коммунистические партии и их попутчиков. Ими, правда, руководят присылаемые из Москвы резиденты и инструкторы, но и они достаточно серьезной подготовки не имеют и часто даже не знакомы с иностранными языками. Школы шпионажа созданы в СССР сравнительно недавно и очень несовершенны. Каждая разведка может работать успешно, опираясь на собственных, хорошо подготовленных и высокооплачиваемых специалистов. Разведка же советская опирается на мало подготовленных для шпионажа заграничных коммунистов, которые, к тому же, в любой момент могут изменить свои политические убеждения и превратиться в национал-социалистов, фашистов, монархистов, консерваторов и так далее. Все эти причины и приводят советскую разведку за границей к столь частым провалам.
Иоганнес-Иванов, между прочим, утверждал, что в Красной армии, в наркоматах и на военных заводах СССР имеется много немецких шпионов; они, будто бы, сообщают Берлину обо всех советских военных тайнах и скупают все копии секретных документов.
— Для чего же вашей разведке понадобилось затевать всю эту сложную комбинацию с топографическими съемками? — спросил я его. — Ведь проще было просто купить готовые карты.
— Наш генеральный штаб не считает хорошей продукцию советской картографической промышленности, — объяснил он.
***
Оба шпиона были твердо уверены, что их не расстреляют, а, как говорил немец, произведут с ними 'обычную операцию по размену международной шпионской валюты'. Он даже называл приблизительные цифры этого предполагаемого 'размена'.
— За меня дадут не меньше пятерых попавшихся советских шпионов, а за моего коллегу трех. На международной шпионской бирже советская живая валюта котируется не высоко.
— Почему же вас посадили в камеру подрасстрельных? — недоумевают смертники.
— А куда же нас еще сажать? — пожимает плечами поляк. — В других камерах наша болтовня нежелательна энкаведистам, так как может оттуда проникнуть на волю. Здесь же дальше этих стен она не пойдет. Ведь вас всех расстреляют.
— До того, как попасть сюда, мы уже побывали в четырех камерах подрасстрельных, а в скольких будем еще по пути в Москву, одному НКВД известно, — добавил немец.
— Ну, а ваши топографы тоже сидят? Усы шпиона воспроизвели нечто вроде жеста отрицания.
— Нет. Зачем же подводить своих? Они еще могут пригодиться. Для НКВД я 'завербовал' только тех, которые отказались на меня работать.
— За это мне очень хочется дать вам в морду! — возмущенно воскликнул один из заключенных, вскакивая с матраса.
— Попробуйте, — насмешливо двинул усами немец. — Я отплачу в пятикратном размере. Но вы можете поступить несколько вежливее. Вызовите надзор и расскажите ему правду обо мне. Положение арестованных топографов вы этим, конечно, не облегчите. Их все равно на волю не выпустят, а добавят к ним еще десяток ваших соотечественников. Вызывайте надзор, если вы так уж любите советскую власть. Ну? Что же вы остановились?
Заключенный с молчаливой злобой плюнул в угол камеры. Спустя несколько дней после этой беседы поляка и немца вызвали с вещами из нашей камеры. Все смертники, кроме меня, завидовали им:
— Счастливцы! Их берут с вещами, значит, действительно не на расстрел…
Плоды шпионской работы Иоганнеса-Иванова и многих ему подобных обнаружились значительно позднее, уже во время войны. Кремлевские владыки были неприятно поражены, узнав, что немцы имеют альбом точнейших топографических карт всего Советского Союза, напечатанных в Берлине.
2. С той стороны
Иоганнес-Иванов и Петржицкий-Петров относились с уважением только к двоим из всех узников в камере 'подрасстрельных'. Этих двух они считали до некоторой степени своими, хотя и не совсем шпионами и уж, во всяком случае, не 'международной валютой'.
Один из удостоенных такого уважения был русский белый эмигрант Валентин Львович Изосимов, другой — чех Томаш Кумарек. Историю первого я и постараюсь изложить ниже.
После разгрома белых армий в Сибири родители вывезли его 6-летним мальчиком в Манчжурию. Живя там среди китайцев, отец — кавалерийский офицер и мать — фронтовая сестра милосердия все же научили сына говорить и писать, думать и молиться по-русски.
Когда Валентину исполнилось 18 лет, его отец и мать умерли во время тифозной эпидемии. Юноша тоже болел тифом, но его молодой и крепкий организм переборол болезнь. Выйдя из госпиталя, Валентин почувствовал себя страшно одиноким. У него никого и ничего не осталось, кроме любви к родине и страстного желания бороться за ее освобождение.
Как раз в это время в Манчжурии началась очередная (которая уже по счету) активизация эмигрантских союзов, братств, организаций и объединений. Ее волна подхватила много русской молодежи, в том числе и Валентина.
Он вступил в ту организацию, которая показалась ему более боевой, решительной и готовой к действиям, чем другие. Ее вожди произносили горячие речи и призывали эмигрантскую молодежь к жертвенности, поучали, как надо бороться за родину против большевизма и вербовали добровольцев для тайной отправки в СССР, для руководства там повстанческим движением. По словам вождей организации, 'вся Россия' готова была восстать и сбросить коммунистическое иго; нехватало только смелых и решительных людей, чтобы возглавить это восстание.
— Хотите тайно пробраться в Россию? Там скоро начнется всеобщее вооруженное восстание. Согласны участвовать в нем и выполнить свой долг перед Родиной? — спросили Валентина на одном собрании организации весной 1935 года. Вопросы звучали почти, как приказ.
Он с радостью согласился:
— Да-да. Конечно. Я только и мечтаю об этом.
— Хорошо. Вас проведут туда верные люди. Адреса явок там мы вам дадим…
Границу они перешли ночью: Валентин и двое провожатых. Но эти провожатые 'верные люди' оказались провокаторами. Они привели юношу прямо на советскую пограничную заставу, сдали ero энкаведистам и, получив за это деньги, удалились.
Однако, первая неудача не обескуражила Валентина. Он был хорошим спортсменом, обладающим достаточными для рискованных предприятий силой и смелостью. От двух конвоиров, которые, после поверхностного допроса на заставе, вели его в штаб пограничной воинской части, ему удалось освободиться без особых затруднений. Несколькими ударами кулаков и парой приемов джиу-джитсу он
