справился с поручением, что и было, едва поднялся занавес, по достоинству оценено зрителями.
Карнавал в Вероне завершался, когда на последнем представлении оперы «Аделаида» Вивальди повстречал одного мантуанского вельможу, который сообщил ему весть, поразившую как удар грома. Оказывается, остались считаные дни до отъезда принца Филиппа Дармштадтского, который покидает свой пост наместника Мантуанского ландграфства. Кто его заменит? Представится ли возможность сотрудничества с театром Арчидукале? Но сомнениям по поводу Мантуи прозвучало контрапунктом предложение из Флоренции. Импресарио Альбицци просит для театра Пергола написать новую оперу к началу будущего карнавала 1735 года и настаивает, чтобы в качестве примадонны выступила несравненная Анна Жиро.
Предложение заманчивое, и свой выбор Вивальди остановил на либретто тосканца Сальви «Джиневра, принцесса Шотландии», что должно было прийтись по вкусу флорентийской публике. А сама роль героини так подходит для импульсивного характера Анны, способной на сцене заражать публику необузданностью страстей. Даже в домашней обстановке, когда они оставались одни, Вивальди приходилось порой прибегать к маленьким хитростям, чтобы умерить проявление чувств со стороны своей не в меру экзальтированной ученицы. В такие минуты он терялся и, дабы не подпасть под чары наваждения и не потерять голову, вдруг резко вставал и предлагал ей спеть что-нибудь или, спохватившись, заявлял, что ему пора в театр и Меми заждался его в гондоле… На сцене Анна ни в чём не сдерживала себя, давая волю страстям, что так нравилось публике. А дома она выглядела эдакой хитрой мурлыкающей кошечкой. Безусловно, она ценила в своём наставнике в сутане и его привязанность и заботу, но, увлекшись игрой, старалась пробудить в нём кое-что другое, кроме отцовских чувств.
Однажды, вернувшись домой после очередного и опять бесполезного визита в Пьет
Аббат Микеле Гримани был владельцем театра Сан-Самуэле, в котором Вивальди не поставил ни одной своей оперы. По правде говоря, он и не стремился к этому, считая Сан-Самуэле капищем чопорной аристократии, ничего не смыслящей в музыке. Патриции Гримани принадлежали к одному из самых влиятельных кланов Венеции. Помимо Сан-Самуэле они владели и другими театрами, в которых помимо опер давались комедии, столь любимые простым людом. «Кто знает, что ему от меня понадобилось?» — подумал Вивальди, не будучи знаком с Гримани, и послал за Меми.
Едва гондола поравнялась с дворцом Фоскари, чтобы свернуть в сторону от Большого канала, как движение было перекрыто целой флотилией гондол и вёсельных барж, празднично украшенных по случаю избрания нового дожа Альвизе Пизани. Все эти сотни гондол и барж с веселящейся молодёжью стремились продолжить движение в сторону Сан-Марко, порождая шум и неразбериху.
— Всего три года продержался Рудзини, — заявил Меми, стараясь перекричать орущую флотилию. — Он был избран дожем, сам будучи уже мертвецом.
Чтобы не терять время, Меми решил продраться к дворцу Гримани через ближайшую протоку кратчайшим путём.
Гримани сердечно принял гостя. Казалось, он всё знал о Вивальди, его успешных выступлениях и даже о поездке в Триест и Вену. Наконец хозяин дома перешёл к основному предмету разговора. Ему хотелось, чтобы к началу нового сезона в праздник Венчания с морем была написана новая опера.
— Это должно быть великое зрелище! — воскликнул он.
Уже выбрано либретто «Гризельда», написанное Дзено еще до его приглашения в качестве придворного поэта в Вену. В отличие от других его сочинений на тему греко-римской истории здесь речь шла о любви правителя Фессалии к пастушке Гризельде. Вивальди напомнил, что на этот сюжет уже имеются оперы Поллароло, Орландини, Скарлатти и Альбинони, поставленные некоторыми театрами Венеции. Но это не смущало Гримани. Безусловно, либретто несколько устарело, с чем он согласился, и явно нуждается в переработке с учётом вкусов современной публики и возросшей культуры исполнительского искусства. Недавно Дзено вернулся в Венецию, уступив место в Вене молодому Метастазио, но ничего не хочет слышать о работе для театра.
— Он теперь целиком погружён в историю, философию и другие науки, — заметил Гримани. — Но у меня на примете есть один молодой поэт и драматург, блестяще владеющий пером, который мог бы взяться за такую работу. И он назвал имя двадцатичетырёхлетнего Карло Гольдони.
Рассказывая отцу о встрече с Гримани, Антонио не мог скрыть сомнений по поводу Гольдони. Говорят, этот венецианец уже успел поработать в Милане в канцелярии посла Венеции Орацио Бартолини, пока французы не вторглись в Ломбардию, и он решил держаться от них подальше. Затем судьба забросила его в Верону, где он подружился с известным комиком Джузеппе Имером и поездил с его труппой по разным городам. Комик-импресарио высоко оценил трагедию Гольдони «Велизарий» и представил его аристократу Гримани. Теперь Гольдони прочат на место главного поэта театра Сан-Самуэле, где постаревший либреттист Лалли постепенно отошёл от дел. Известно, что Гольдони недолюбливает оперу и не знаком с музыкой ни Альбинони, ни Вивальди. Его первая попытка выступить на оперной сцене с либретто «Амаласунта» с треском провалилась.
— Трагедия — это одно, а опера — совсем другое, — резюмировал Вивальди.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Дня через два раздался стук молоточка в дверь. Поднявшись в комнату брата, Дзанетта объявила:
— Там пришёл какой-то Гольдони.
Дон Антонио погрузился в чтение молитвенника, когда на пороге кабинета появился молодой человек, по виду воспитанный и учтивый. Представившись, он сразу объяснил цель своего визита:
— Меня прислал к вам его превосходительство господин Гримани, чтобы договориться о внесении правки в либретто «Гризельды».
Разговор коснулся арии главной героини, чья роль предназначена Жиро.
— Эта певица, — пояснил Вивальди, — не любит плавного пения, когда мелодия льётся тихо, как ручей. Она предпочитает музыку страстную, полную движения и эмоций. Например, ария должна состоять из коротких слов и фраз, полных экспрессии. Не знаю, поняли ли вы меня?
— Да, синьор, я вас хорошо понял. Мне выпала честь слышать пение мадемуазель Жиро, и я знаю, что она не обладает достаточно сильным голосом.
Этого критического замечания было достаточно, чтобы хозяин дома взорвался. Хлопнув молитвенником по столу, он закричал:
— Да как вы смеете оскорблять мою ученицу?! Синьорина Жиро во всём безупречна и хорошо поёт!
Рыжий священник начал нервно ходить по кабинету взад и вперед. Немного успокоившись, он присел за стол. Гольдони понял, что первое впечатление непоправимо испорчено. Однако, словно ничего не произошло, он попросил либретто и принялся править текст. А дон Антонио вновь взял в руки молитвенник и принялся читать, перемежая латинские фразы с мыслями, произносимыми вслух:
—
Казалось, Гольдони не обращал никакого внимания на читающего молитвы и что-то бормочущего про себя маэстро. Низко склонившись над либретто, он принялся править текст, в том числе и слова арии, о которой был разговор вначале. Как и просил Вивальди, он укоротил фразы, обрывая их паузами, заменил слова другими, более выразительными, придавая тексту большую динамичность и приспосабливая их к вокальным особенностям певицы Жиро. Теперь в её ариях не было прежних длиннот.
Не очень доверяя молодому поэту, Вивальди отложил в сторону молитвенник и выхватил из рук
