тогда это было смелое новаторство, знамя, которое нужно было водрузить на вражеской территории. Мы были правы, потому что мы были полны энтузиазма и веры…» — это замечание не меняло сути. Читателям, естественно, запомнится не эта патетика Золя, а, скорее, его разочарование. И как он мог позволить себе написать: «Впрочем, мэтры остаются», — не назвав ни одного имени? В начале этой статьи он упоминал Ренуара и ещё нескольких художников, но отвратительно то, что имя Сезанна сопровождалось беспощадными словами: «Несостоявшийся гений!» Не собирался ли писатель отречься от них?
Вопреки опасениям Ренуара, успеет ли он подготовиться к своей новой выставке, в мае в галерее Дюран-Рюэля он представил сорок две новые работы. На этот раз с резкой критической статьёй выступил Франц Журден в газете «Ла Патри» от 23 июня. Автор сначала напомнил читателям, что был «очень давним и горячим поклонником» Ренуара и что «было бы уважительно и более пристойно не обнажать недостатки этого выдающегося человека, чьи непоправимые заблуждения мы с грустью наблюдаем уже некоторое время». «Эти рыхлые женщины, — писал он, — эти грузные тела, эти ноги и руки, напоминающие куски окровавленного мяса, эти вечно приплюснутые профили; море словно из жести, скалы словно из сиреневой пакли, эти бездумно-наивные аранжировки делают невозможными хвалебную оценку и даже искреннюю и убеждённую защиту его манеры…» Он завершает статью уничтожающей и презрительной фразой: «Наиболее реальное проявление участия к Ренуару могло бы, на мой взгляд, состоять в том, чтобы избавить его от неуместных и тягостных выставок его последних работ».
Чтобы справиться с разочарованием и досадой, Ренуар решает отправиться в путешествие. 10 июля он приглашает на обед Гюстава Жеффруа, во время которого сообщает ему, что готовится поехать вместе с Марсиалем Кайботтом в баварский Байройт, чтобы послушать Вагнера. Он надеялся насладиться «какими- то страстными флюидами» его музыки. Но поездка не оправдала его ожиданий: «Крики валькирий были поначалу очень хороши, но если это должно продолжаться шесть часов кряду, то может свести с ума. Я никогда не забуду, как я оскандалился, когда, доведённый до крайнего раздражения, с треском сломал спичку, прежде чем покинуть зал». Финал паломничества к Вагнеру: «Ничто не даёт права оглушать людей до такой степени. У меня возникло желание закричать: хватит гения!»
Ренуар решает больше не задерживаться в Байройте, оставляет там Марсиаля Кайботта, а сам отправляется в Дрезден. Он давно уже мечтал увидеть
В конце июля Ренуар возвратился в Париж. Впервые за долгое время он провёл остаток лета в столице. Это позволило ему уделить гораздо больше внимания дому, чтобы сделать семейную жизнь более гармоничной. Он убрал все опасные выступы на высоте детского роста: разбил молотком углы колпака над камином, скруглил их с помощью наждачной бумаги, отпилил углы у стола. Чтобы предотвратить другие опасности, он исключил применение жавелевой воды,101 настоял на том, чтобы прекратили натирать полы воском, запретил использовать на кухне эмалированную посуду, приказал использовать только восковые свечи, а не стеариновые, и т. д. Ренуар напряжённо работал. День за днём в мастерскую приходили модели. Осенью он снял новую мастерскую на улице Лa Рошфуко, которая спускается с Монмартра от улицы Пигаль к улице Сен-Лазар и находится в двух шагах от площади Сен- Жорж… Возможно, Ренуар решил покинуть «Замок туманов» и вернуться в тот квартал, где он встретил Алину. К тому же он был ближе к улице Лафит с её галереями торговцев картинами. Кроме того, Ренуар надеялся, что на новом месте его не будут так донимать ревматические боли, становившиеся всё более интенсивными из-за сырости, царившей в «Замке туманов»… В начале 1897 года проект переезда стал реальностью. Ренуар снял квартиру на четвёртом этаже дома на углу улиц Ла Рошфуко и Ла Брюйер. Длинный балкон на фасаде выходил на обе улицы.
Незадолго до переезда, состоявшегося весной 1897 года, Ренуара постигло новое горе. Его мать Маргерит, восьмидесяти девяти лет, скончалась 11 ноября 1896 года в своём доме в Лувесьенне. Но траур не помешал ему проявлять заботу о других. Ренуар всегда считал своим долгом быть внимательным к друзьям и всячески поддерживать их. Он дорожил дружбой с Сезанном, восхищался его талантом и через несколько дней после похорон купил у Воллара три его картины. А когда Малларме накануне Нового года решил навестить «маленьких Мане» с коробкой конфет и четверостишием, Ренуар присоединился к нему и они посетили девочек 31 декабря 1896 года. Жюли Мане описала этот последний день года в своём дневнике: «Художник в отличном настроении и обаятельный поэт вели оживлённую беседу, как это часто бывало в нашем доме по четвергам. Мы, как и прежде, собрались в нашем розовом салоне, окружённые изысканными друзьями, которых мы так любим. Они были очень милы и держались очень скромно».
Наконец, в феврале 1897 года настал день, когда картины импрессионистов были представлены публике в пристройке Люксембургского музея. Пресса сообщила, что члены Академии изящных искусств обратились к министру. Академики были оскорблены тем, что государство поддерживает подобные «отбросы». В номере газеты «Эклер» от 9 марта появилась анонимная статья, в которой приводилось возмутительное высказывание одного из преподавателей Школы изящных искусств о том, что господин Ренуар (
В начале февраля 1897 года Жюли Мане, навестившая Ренуара в мастерской, отметила в дневнике, что «он пишет две очаровательные картины с гитарой. На одной — женщина в платье из белого муслина с розовой отделкой грациозно склонилась над большой гитарой жёлтого цвета, положив ноги на жёлтую подушку. На другой картине мужчина в испанском костюме, казалось, извлекает звонкие аккорды из своего инструмента. Всё это в цвете, нежном, изысканном. Месье Ренуар был очень любезным, милым и сердечным».
«Милый и сердечный» Ренуар не мог долго держать зла на Мюрера за то, что тот хотел выдать себя за его ученика, и написал ему письмо, поздравляя с предстоящим бракосочетанием его сестры Марии Терезы. Но о том, чтобы принять участие в свадебных торжествах, не могло быть и речи: «Мы не покидаем дом этой зимой из-за болезней, а в этом месяце Жан ещё не оправился от бронхита. Мы были крайне обеспокоены его состоянием, но сейчас температура больше не поднимается. Надеюсь, он скоро выздоровеет». А в постскриптуме он сообщает: «Мы покидаем Монмартр в конце апреля, переезжая на улицу Ла Рошфуко, дом 64».
Ренуар занялся обустройством новой квартиры. Прежде всего, он позаботился о том, чтобы предотвратить возможное падение маленького Жана с балкона, зная, что тот обожал всюду лазить. Он надставил перила балкона металлической сеткой, какой обычно окружают курятник. Жан больше не мог гулять с Габриель в «маки», густых зарослях вокруг «Замка туманов», поэтому теперь он выходил на прогулку в сквер перед собором Троицы и взбирался там на деревья. Родители спешили поскорее обосноваться на новом месте и не успели ещё покрасить стены в светло-серый цвет. Но это неважно, так как стены были завешаны картинами, среди которых были «
Распорядок семейной жизни был продуман до мельчайших деталей. Ренуар придерживался принципа «создавать богатство малыми средствами». Поэтому он выбирал, особенно для кухни, самое лучшее, но старался экономить. Вино заказывали у одного винодела из Эссуа, который поставлял его в бочке. Покупать
