клиентура особенно не осаждала мастерскую Глейра. Та находилась «в дальнем конце двора, куда выходили обветшалые окна различных мастерских, среди которых принадлежащая Глейру была самой просторной и самой грязной. От тридцати до сорока академических художников собирались там каждый день, за исключением субботы, когда в мастерской проводилась уборка, правда, не особо тщательная, и воскресенья. Одна неделя посвящалась работе над этюдом, когда позировал натурщик, следующую неделю писали натурщицу. Такая последовательность соблюдалась в течение всего года. Мастерская была обставлена исключительно просто: печь, помост для моделей, несколько табуреток и ящиков, 50 низких и прочных стульев, мольберты, чёрные доски и ничего больше. Все стены были покрыты эскизами, карикатурами, написанными углём и мелом: многоцветная пестрота создавала очень красочный эффект».
Подтверждением уверенности Глейра в том, что модели должны всегда выглядеть пристойно, явился визит в его мастерскую посла Нидерландов, чья дочь захотела обучаться живописи. Можно ли было вообразить обнажённого натурщика перед дочерью и женой дипломата? «Ученица из страны Рембрандта и Рубенса, какая честь для мастерской!» Глейр, швейцарец из кантона Во, произносил всё это очень забавно, с ужасным акцентом.
Хотя ученики часто посмеивались над швейцарским акцентом Глейра, никто не ставил под сомнение его мастерство. Его картина
В мастерской молодой Огюст Ренуар стал предметом насмешек: как с момента своего появления в ноябре 1861 года он носил белую рабочую блузу, тогда как большинство учеников были одеты в пиджаки из чёрного бархата. Живописец не должен был выглядеть как ремесленник-декоратор.
День за днём Ренуар покорно и пунктуально выполняет упражнения, даваемые учителем. Чтобы подготовить учеников к поступлению в Школу изящных искусств, мэтр предлагает им работать по мотивам классических сюжетов из Античности или Священного Писания. Он также требует, чтобы они снова и снова рисовали и гипсовые копии, и живых моделей.
Чтобы удовлетворить требования мэтра, Ренуар нарисовал обнажённого натурщика очень условно, каким он выглядел на первый взгляд. Это «тело цвета карамели, возникающее на аспидно-чёрном, как ночь, фоне, с отражённым светом на плече и страдальческим выражением лица, какое бывает при спазмах желудка». Глейр начал было хвалить ученика, затем снова внимательно посмотрел на изображённую фигуру — и взорвался от гнева. «Вы… Вы издеваетесь над всеми!» И это был Ренуар, очень старательный ученик, которого Глейр иногда приглашал к себе на улицу Бак, 96, и для которого он добился разрешения на посещение зала эстампов Императорской библиотеки. Не является ли он менее послушным, чем кажется? В другой раз во время очередного понедельничного визита, когда мэтр переходил от одного мольберта к другому, делая замечания, указывая на ошибки, он остановился перед одним из эскизов Огюста: «Молодой человек, Вы очень способный, талантливый, но, по-видимому, Вы пишете для забавы». Ответ Ренуара последовал незамедлительно: «Это очевидно; если бы это меня не забавляло, я бы не писал!»
Но работа в своё удовольствие вовсе не мешала добиваться успеха. В апреле 1862 года 80 молодых художников были приняты в Школу изящных искусств. Ренуар был 68-м в списке принятых. Студенческий билет Императорской школы изящных искусств, вручённый ему, был под номером 3325. В этом же месяце он занял пятое место из восьми среди тех, кто прошёл конкурс перспективы. Этюд
В октябре, ноябре и декабре 1862 года Ренуар был занят военными обязанностями.31 Вернувшись в мастерскую Глейра, он встретил там новых учеников — Альфреда Сислея, появившегося в октябре, и Фредерика Базиля, приступившего к занятиям месяцем позже.
Базиль жил на улице Кампань-Премьер и был элегантным молодым человеком, представителем того круга, «где отдают лакею разнашивать свои новые ботинки». Однажды вечером, выходя из мастерской, Базиль предложил Ренуару выпить вместе пива. Они направились к Обсерватории. Когда они проходили по Люксембургскому саду, Базиль заявил: «Большие классические композиции теперь в прошлом. Картины повседневной жизни намного интересней». Возможно, такое утверждение было спровоцировано впечатлением от женщин в кринолинах, которые, казалось, плыли по аллеям, цилиндров мужчин, словно чёрных знаков препинания, военных мундиров. Ренуар разделял его мнение…
В кафе «Клозери де Лила» на бульваре Монпарнас Ренуар не преминул поинтересоваться у Базиля, почему тот обратился именно к нему. Базиль заявил: «Манера, в которой ты рисуешь. Я верю, что ты личность». Ренуар в ответ едва заметно улыбнулся, пожав плечами. И Базиль рассказал ему, что приехал в Париж изучать медицину. Именно при этом условии отец позволил ему покинуть Монпелье и назначил пенсион. Если отец смирился с тем, что Фредерик поступил в мастерскую обучаться живописи, то это произошло, без сомнения, потому, что его жена, готовая одобрить любой поступок сына, сумела его убедить. Но даже если отец и признал, что живопись может являться развлечением для молодого интеллигентного человека, всё же не могло быть и речи о том, чтобы сын забросил медицину.
В декабре 1862 года в мастерской Глейра появился новый ученик, Клод Моне. Он оказался здесь под нажимом своей семьи. Художник Огюст Тульмуш, чьи картины дважды, в 1852 и 1861 годах, награждались медалями в Салоне, женился на кузине Клода Моне. Он убедил молодого человека, что ему стоит поступить в мастерскую Глейра: «Тебе необходим наставник, опытный и мудрый». Моне сдался перед предложенной альтернативой: или он будет учиться у Глейра, или ему прекратят выплачивать содержание и, того хуже, отправят принимать дела отца в Гавре.32
Беседы с Базилем, Сислеем, Моне становились всё более оживлёнными, горячими. Ренуар, продолжавший жить в одной квартире с Эмилем Анри Лапортом на площади Дофин, дом 29 на острове Сите, всё более отдалялся от него, хотя именно Лапорт убедил его поступить в мастерскую Глейра. «Нужно писать на натуре, устанавливать мольберты на природе», — убеждал всех Моне, делясь опытом, который он приобрел, живя в Нормандии рядом с Буденом и Йонкиндом.33 Ренуар внимательно слушал. Может быть, Моне прав?
Если Ренуар терпеть не мог Милле34 и его крестьян, которые ему казались ряжеными, то картины Руссо и Добиньи, а также Коро35 производили на него большое впечатление. «Я сразу понял, каким выдающимся мастером был Коро». Огюсту также очень нравилась манера Диаса.36 «Я люблю Диаса. Он мне доступен. Я говорил себе, что если бы я был художником, я хотел бы писать, как он, и, возможно, я смог бы это делать. И ещё мне нравится, когда в пейзаже леса можно почувствовать лесную сырость. А в картинах Диаса часто пахнет грибами, прелой листвой и мхом».
Летом 1862 года он отправлялся писать в лес Фонтенбло. Эти поездки напоминали ему прогулки с матерью в рощах в окрестностях Лувесьенна или в лесу Марли… Однажды на него наткнулась компания каких-то гуляк, которые стали насмехаться над художником, одетым в старую ремесленную блузу. Ренуар хотел сначала не обращать внимания на насмешки и издевательства, но один из парней ударом ноги вышиб из рук художника палитру. Огюст пытался сопротивляться, но его тут же повалили на землю. Девицы из этой компании стали бить его зонтами, ударяя по лицу. «Металлическим концом зонта они могли бы выколоть мне глаз!» На помощь ему неожиданно пришёл какой-то мужчина. Он размахивал тростью и наносил удары своей деревянной ногой. Нападавшие бежали. Спаситель поднял валявшийся на земле холст Ренуара: «Совсем неплохо. Вы способны, очень способны. Но почему у Вас всё так черно?» Ренуар пытался оправдываться, приводил примеры, но его собеседник отметал его доводы: «Даже в тени листвы есть свет, посмотрите на этот бук! Слишком тёмные краски, “битум”, — это условность. Но это ненадолго. Как Вас зовут?» Ренуар назвал себя. Мужчина представился: «Диас, Нарсис Диас. Заходите ко
