традиционных образов и т. п., исследователи обычно относят распад индоиранского единства ко времени не ранее начала II тысячелетия до н. э. или в пределах 2000–1500 гг. до н. э.
К древнейшим свидетельствам об индоиранских языках относятся группа слов, целый ряд имен (людей и некоторых богов), социально-культурные термины (прежде всего связанные с коневодством и колесничным делом) арийского происхождения, которые зафиксированы в ближневосточных текстах с середины II тысячелетия до н. э. Этот «словарный фонд» принадлежал языку некой арийской группы, появившейся в Передней Азии в пределах второй четверти II тысячелетия до н. э. (судя по имеющимся данным письменных источников из Передней Азии более раннего времени, события, связанные с проникновением ариев, происходили после XVIII — начала XVII в. до н. э.). Он отражает хронологически более раннее состояние, чем то, которое представляет язык «Ригведы». Исследователи по-разному определяют место переднеазиатского арийского диалекта в общей системе индоиранских языков. В настоящее время большая часть ученых полагает, что он принадлежал племенам, близкородственным предкам индийских ариев (а не иранцев). Но более веские основания для такого вывода заключаются скорее в фактах культурно-исторического характера, указывающих на определенную близость переднеазиатских и индийских ариев. Так, засвидетельствованное в источниках перечисление богов (Митра, Варуна, Индра, Насатьи) характерно для раннеиндийской традиции (а высший ведийский бог Варуна не известен в иранской традиции). Бесспорные же лингвистические данные об отнесении переднеазиатского арийского диалекта к собственно индоарийской стадии развития отсутствуют (некоторые слова, известные в индоарийском, являются лишь признаком диалектного различия). Поэтому можно полагать, что перед нами один из диалектов индоиранского языка в завершающий период существования арийского языкового единства.
Вопрос о времени распада арийского единства может быть также рассмотрен и в свете данных археологии. Имеется возможность сопоставить археологические материалы с территории, где могли обитать индоиранские племена в общеарийскую эпоху, с данными о тех особенностях их хозяйства и социального строя, которые отражены и в индийской и в иранской традиции, т. е. восходят к арийской эпохе. Одна из таких общеарийских «реалий» — боевая конная колесница, с которой в индоиранской традиции тесно связаны обычаи и институты, лежащие в основе многих общих социально-политических и мифологических представлений, образов религиозно-поэтического языка и пр.
Некоторые ученые полагают, что из всех арийских племен более высокого социального уровня достигли лишь предки ведийцев и той части иранцев («авестийцев»), которые распространились в районах развитых цивилизаций юга Средней Азии и Иранского нагорья; при этом они считают, что ранее арии не знали колесницы (боевая конная колесница, по их мнению, была изобретена в Передней Азии или в ее окраинных горных районах) и познакомились с ней, уже проникнув в указанные области. Но хотя сторонники подобного мнения утверждают, что еще до появления ариев в Передней Азии там были известны домашняя лошадь и колесница (а еще ранее колесный транспорт), такая постановка вопроса неправомерна: и на заре истории различные хозяйственные и технические достижения, появившиеся в одном историко-географическом районе, достаточно быстро распространялись и в соседних областях (если, конечно, там имелись необходимые социально-экономические предпосылки и потребности).
Возможно, колесный транспорт в Европе и в евразийских степях и распространился при влияниях, шедших из Передней Азии, однако это происходило уже за много веков до начала II тысячелетия до н. э. (об этом говорят и сравнительные данные индоевропеистики, и археологические материалы). В настоящее время хорошо известно, что к концу IV тысячелетия до н. э. если не ранее, колесный транспорт использовался на Балканах, в Подунавье, в областях к северо-западу и северу от Черного моря. В степных районах Причерноморья и далее на восток до Поволжско-Уральских степей применение колесного транспорта засвидетельствовано материалами археологии для IV–III тысячелетий до н. э. (при раскопках памятников ямной культуры обнаружены, например, остатки повозок со сплошными, без спиц, деревянными колесами; повозки, очевидно, запрягались крупным рогатым скотом). Коневодство же, судя по археологическим свидетельствам, в упомянутых европейских районах было распространено гораздо ранее, чем в Передней Азии. Оно, очевидно, вообще возникло впервые в областях к северу от Черного моря и в соседних районах, где кости лошади обнаружены на поселениях, датируемых V–IV тысячелетиями до н. э.: в ряде памятников Северного Причерноморья, относящихся к IV и III тысячелетиям до н. э., среди найденных костей домашнего скота более половины принадлежит лошади (археологические материалы о распространении колесного транспорта и коневодства в этих районах Старого Света в связи с проблемой происхождения индоевропейцев и ариев в последние годы подробно рассмотрены советским археологом Е. Е. Кузьминой).
Наряду с развитием транспорта и коневодства на упомянутых территориях Европы имелись и условия, способствовавшие появлению боевой колесницы — достаточно развитая металлургия, отдельные виды профессиональных ремесел, социальная дифференциация и т. д.
На Ближнем Востоке широкое употребление колесницы в военных целях и интенсивное развитие коневодства начались лишь незадолго до середины II тысячелетия до н. э. С этого времени письменными источниками Переднего Востока засвидетельствована значительная роль отрядов колесничных воинов, что привело к существенному изменению системы военного дела и военной техники. По имеющимся же источникам XVIII — начала XVII в. до н. э., подобные изменения еще не произошли, а домашняя лошадь хотя к тому времени и была известна, но коневодство не играло заметной роли (показательно, что в «Законах Хаммурапи» при упоминании различных видов скота лошадь вообще не фигурирует, но зато она стала хорошо известна позже в Вавилонии (касситское время); судя по результатам раскопок поселений на обширных территориях от Передней Азии до Индостана, в хозяйстве и военном деле лошадь вообще не использовалась или не имела сколько-нибудь существенного значения вплоть до первых веков II тысячелетия до н. э.).
Качественные сдвиги в развитии коневодства на Ближнем Востоке были связаны с появлением и усилением там роли ряда племен, в том числе и прежде всего ариев и вошедших с ними в контакт народов (касситы, группы хурритов и др.). Бесспорные данные о проникновении арийской лексики и специальной терминологии, связанной с коневодством, в древние местные языки ряда народов Передней Азии показывают, что арии принесли с собой неизвестные там ранее навыки коневодства, применения колесницы, тренинга упряжных лошадей и пр. С другой стороны, современные археологические материалы свидетельствуют, что распространившиеся около середины II тысячелетия на Ближнем Востоке приемы взнуздывания лошади и элементы конской сбруи были связаны с соответствующими традициями, которые бытовали в ряде областей Европы. Но здесь для нас важен не вывод о «приоритете», а сам факт, что конная колесница уже тогда использовалась в европейских областях, и именно в тех, где можно локализовать индоиранские племена в общеарийскую эпоху.
Нельзя принять и упоминавшуюся точку зрения о том, что особенности социально- экономического строя, реконструируемые по материалам «Вед» и «Авесты», были характерны лишь для «ведийцев» и «авестийцев». Последние принадлежали к иранской ветви ариев и вместе с другими иранцами пережили последовавшую за индоиранской общеиранскую эпоху, которая наряду с языковыми изменениями характеризовалась и различными хозяйственными, военными, социально-идеологическими, религиозными и другими нововведениями; сама «Авеста» отражает такие традиции, являющиеся более поздними, чем общеарийские. Поэтому общие по происхождению черты (включая освоение боевой колесницы), прослеживаемые при сравнении данных «Вед» и «Авесты», должны быть свойственны и иранцам в целом. И действительно, элементы той же общественной структуры и отражающей ее идеологии непосредственно наблюдаются также у других ираноязычных племен и народов, например, у племен скифской ветви, развивавшихся долгое время в степях (данные античных авторов, скифо-сарматской ономастики, осетинского языка и Нартовского эпоса), у западных иранцев. О последних (кроме сообщений античных авторов и древнеперсидских ахеменидских надписей) теперь имеется богатый ономастический и лексический иранский фонд из «побочной традиции». Так, недавно опубликованные эламские тексты из Персеполя на обширном материале подтвердили, что древнеперсидский язык обладал разнообразной религиозно-идеологической, социальной, военной и другой терминологией, унаследованной от индоиранской и общеиранской эпох. Сюда относятся и новые свидетельства арийских традиций об использовании колесницы: дополнительные данные о бытовании самого ее названия, или, например, термин «ратайштар» — «стоящий на колеснице» (в «Авесте» это наиболее частое обозначение членов
