офицеров похоронили в братской могиле. Заместителей Янгеля – в Днепропетровске.
Через полгода Янгель представил свою ракету Р-16 на испытания. Вскоре ее приняли на вооружение. Соратники утверждали, что Янгель себе этой трагедии не простил. Он знал, в чем его вина: он расслабился, выпустил вожжи из рук и позволил расслабиться всем на полигоне. Этот груз вины за гибель людей он нес на себе до конца своих дней.
Брежнев не изменил отношения к Янгелю, всегда его поддерживал. Приезжая в Днепропетровск, неизменно навещал Михаила Кузьмича. Семья Янгеля осталась в Москве. Его жена рассказывала, как после очередного совещания Михаил Кузьмич оказался за одним столом с Брежневым. Во время ужина Брежнев спросил:
– Слушай, Михаил Кузьмич, у тебя есть какие-нибудь домашние проблемы? Могу помочь в их решении?
Янгель сказал Леониду Ильичу:
– Не знаю, удобно ли вас затруднять при вашей занятости личными проблемами. Но есть одна. Квартира у нас хорошая, но, к сожалению, в ее окна никогда не заглядывает солнце. Когда въезжали, была светлая. А потом прямо против окон выросла стена нового здания.
Через несколько дней Янгеля, который уехал отдыхать в санаторий под Киевом, соединили с Москвой. Звонил помощник Брежнева: он хотел уточнить, в каком районе и каком доме он хотел бы получить новую квартиру. А через месяц семья Янгеля въехала в дом у Патриарших прудов...
17 июня 1961 года на президиуме ЦК обсуждался вопрос о наградах за первый в мире полет человека в космос.
Секретарь ЦК Фрол Козлов предложил представить к званию Героя Социалистического Труда Никиту Сергеевича Хрущева. Хрущев сразу сказал, что этого делать не следует. Но члены президиума ЦК почему-то не послушались первого секретаря, проявили редкую принципиальность и решили наградить Никиту Сергеевича третьей золотой звездой.
Тогда Хрущев предложил присвоить звание героя также Козлову и Брежневу. Никто не возражал.
19 июня за «выдающиеся заслуги в руководстве по созданию и развитию ракетной промышленности, науки и техники и осуществление первого в мире космического полета советского человека» на корабле- спутнике «Восток»: звание трижды Героя Социалистического Труда было присвоено Хрущеву; дважды Героя – заместителю председателя Совета министров Дмитрию Федоровичу Устинову и президенту Академии наук Мстиславу Всеволодовичу Келдышу; звание Героя Социалистического Труда – Брежневу, Козлову, заместителю председателя Совета министров, председателю Госкомитета по координации научно- исследовательских работ Константину Николаевичу Рудневу и председателю Госкомитета по радиоэлектронике Валерию Дмитриевичу Калмыкову.
На посту председателя президиума Верховного Совета Леонид Ильич оставался простым и доступным человеком. Владимир Ступишин, кадровый сотрудник Министерства иностранных дел, в те годы оказался в здании президиума Верховного Совета:
«Курили с товарищем на лестнице, и к нам вышел покурить скромный дяденька моложе шестидесяти лет. Присмотревшись, обнаружили, что это Леонид Ильич, недавно избранный председателем президиума.
Сталина мы видели в детстве только на трибуне мавзолея во время праздничных демонстраций, а тут совсем рядом. Нас, молодых дипломатов... это еще как впечатляло».
Брежнев, по словам очевидца, был тогда «молодой, импозантный, он говорил рокочущим баритоном с подъемом, держался артистически, – позировал».
«Приветливость и доброжелательное отношение Леонида Ильича к товарищам все хорошо знали, – рассказывал Николай Константинович Байбаков, многолетний председатель Госплана. – Крепко сбитая коренастая фигура, привлекательное лицо с выразительными глазами под густыми бровями; „знатный хлопец“ – говорили о нем на Украине. Все в нем казалось постоянным, значительным и спокойным. Считали, что он хорошо разбирается в людях и не опасно тщеславен».
«Это был спокойный, уравновешенный, внимательный, уважительный к другим человек, – вспоминал Михаил Соломенцев, ставший со временем членом политбюро. – Очень человечный. Никогда не позволял себе кого-то грубо отругать, нахамить, закричать в порыве гнева „Снять!“, как это делал импульсивный и непредсказуемый Хрущев. С Брежневым легко было работать».
Впрочем, Леонид Ильич, когда считал необходимым, проявлял жесткость.
27 мая 1963 года в президиум ЦК поступила секретная записка из КГБ № 1447-с. Семичастный информировал руководителей страны о настроениях маршала Жукова, который позволил себе нелицеприятно отозваться о руководителях государства, недавних соратниках – командующих вооруженными силами и чекистах.
Хрущев поручил Брежневу вместе с руководителями Комитета партийного контроля Николаем Шверником и Зиновием Сердюком вызвать в ЦК Жукова и предупредить.
– А если не поймет, – грозно добавил Никита Сергеевич, – тогда исключить из партии и арестовать.
Состоялся ли разговор, не известно. Отчета о беседе в архиве нет. Но, судя по всему, Брежнев выполнил указание и устно доложил Хрущеву. К счастью, до ареста маршала дело не дошло.
А за столом Леонид Ильич был замечательным тамадой, острил, произносил красивые тосты. Он был энергичным и увлекающимся человеком. Очень любил футбол и хоккей.
Леонид Замятин рассказывал, что в разгар Карибского кризиса осенью 1962 года, когда Хрущев отправил на Кубу ракеты с ядерными боеголовками, был момент, когда, казалось, что вот-вот Соединенные Штаты нанесут удар по советским ракетным позициям и начнется война.
– Мы после бессонной ночи писали очередное послание президенту Кеннеди, – вспоминал Замятин, – вдруг открывается дверь и с папиросой в зубах появляется Леонид Ильич и спрашивает: «А как хоккей идет? Какой счет?» Команда ЦСКА играла. Ну, из нас за хоккеем никто не следил. Так он пошел к охране спрашивать. То есть в момент, когда судьба страны висела на волоске, его интересовало, как играет любимая команда...
«Крупный, полнотелый, в цветущем состоянии» – таким его увидел Александр Исаевич Солженицын 17 декабря 1962 года на встрече руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в особняке на Ленинских (Воробьевых) горах. Хрущев захотел показать присутствующим понравившуюся ему картину советского художника:
«И произошел лучший номер всего совещания: тучного Брежнева, возвышенного рядом, Хрущев потыкал в плечо – „а ну-ка, принеси“. И Брежнев, – а он был тогда председателем президиума Верховного Совета, то есть президентом СССР, – не просто встал достойно сходить или кого-нибудь послать принести, но побежал, – в позе и движениях, только по-лагерному описываемых, – на цырлах: не просто побежал, но тряся телесами, но мягкоступными переборами лап показывая свою особую готовность и услужливость, кажется, – и руки растопырив.
А всего-то надо было вбежать в заднюю дверку и тут вскоре взять. Он тотчас и назад появился, с картиной, и всё так же на медвежьих цырлах поднес Хрущёву, расплывшись чушкиной ряжкой. Эпизод был такой яркий, что уже саму картину и к чему она, – я не запомнил, не записал».
Не сложно предположить, что такие унизительные эпизоды Брежнев тоже запоминал, ведя свой счет к Хрущеву.
В 1962 году Майя Плисецкая танцевала в «Лебедином озере». Приехал король Лаоса. После спектакля устроили прием. Муж Плисецкой композитор Родион Константинович Щедрин находился в Киеве с концертами. Майя Михайловна пришла одна. На приеме к ней подошел Леонид Ильич.
«Бесшабашно настроенный Брежнев, кокетничая ямочками на щеках и поигрывая смоляными бровями, предлагает подвезти меня до дому, – описывала эту сцену Плисецкая. – Флиртует вождь. Придется ехать. А то затаит вождь обиду. Нам с Брежневым и взаправду по пути: на Кутузовский.
Брежнев теперь второй человек в Советском государстве: он председатель президиума Верховного Совета СССР. Машина вождю положена бронированная. Черная, вместительная, как катафалк. Следом поспешает другая. С охраною.
Леонид Ильич заглотал по случаю советско-лаосской дружбы «на вечные времена» хорошее количество спиртного. Зычным голосом читает мне стихи Есенина:
