жизни, нежелание себя утруждать, страсть к охоте и домино.
Возвращение Щербицкого
На новой работе Николай Викторович не напрягался. Любил ездить на Украину. В охотничьем хозяйстве под Киевом ему устраивали охоту. После чего разжигался костер, и тут Николай Викторович превращался в тамаду.
Леонид Митрофанович Замятин, который был генеральным директором ТАСС, рассказывал, как приехал к Подгорному с важными документами. Дежурный секретарь попросил подождать:
– Николай Викторович очень занят. Подождите.
Прошло полчаса, час, полтора. Замятин, который не привык, чтобы его так долго держали в приемной, не выдержал и поинтересовался у охранника, чем так занят председатель президиума Верховного Совета.
Тот, понизив голос, признался:
– В домино дуется.
Однажды Подгорный вместе с Мазуровым побывал на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Во время обеда, устроенного в советском представительстве в Нью-Йорке, вспоминал бывший первый заместитель министра иностранных дел Георгий Корниенко, Подгорный сочувственно произнес:
– Трудная у вас, дипломатов, работа. Я бы сроду не смог стать дипломатом.
– Смог бы, если бы партия приказала, – возразил Мазуров.
Подгорный отмахнулся:
– Нет, не смог бы, у меня нет данных для такой работы.
– Вот Епишев был у тебя секретарем обкома, а поехал послом в Югославию, – сказал Мазуров.
– Э, скажешь тоже, Епишев – так то ж культурный человек, – ответил Подгорный.
Председатель президиума Верховного Совета возглавлял делегацию, которая приехала в Болгарию на очередной юбилей. Тактом и любезностью Николай Викторович никогда не отличался и постоянно преподносил болгарам малоприятные сюрпризы.
Из Софии делегаты должны были лететь в Варну. Утром собрались за завтраком – Подгорный ел отдельно. Он появился раздраженный, со злым лицом:
– Глава государства уже позавтракал, а вы еще прохлаждаетесь и бражничаете!
Все поспешно встали. Но Подгорный, как выяснилось, никуда не собирался. Он подозвал Юрия Владимировича Бернова, заведующего сектором отдела ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, и распорядился:
– Передай болгарам, что в Варну я не поеду.
Бернов пытался объяснить, что в Варне болгары подготовили большую программу, но Подгорный его даже слушать не стал. В делегацию входил секретарь ЦК по промышленности Михаил Соломенцев. Бернов пытался апеллировать к нему, но Михаил Сергеевич не захотел идти к Подгорному.
В резиденцию, где поселили советских гостей, по спецсвязи позвонил кандидат в члены политбюро болгарской компартии, первый секретарь варненского окружкома Тодор Станчев. Он сказал Бернову:
– Передайте Подгорному, что в Варне десятки тысяч жителей с плакатами, флагами и цветами уже заполнили улицы на всем пути от аэродрома до центра города, чтобы встретить почетного советского гостя. Так пренебрежительно к болгарскому народу относиться нельзя.
Бернов пошел к Подгорному. Тот выругался, но понял, что лететь придется. В самолете его охранник пояснил причину плохого настроения председателя президиума Верховного Совета. Оказывается, ночью Подгорного в лысину ужалила оса. Он вызвал своих чекистов и кричал на них:
– Какая вы к черту охрана, если допускаете, что оса могла ужалить главу Советского государства!
После шестидневной войны на Ближнем Востоке, 20 июня 1967 года, в Египет вылетела советская делегация во главе с Подгорным. Сделала остановку в Югославии. На яхте гостей доставили на остров Большой Бриони, где Иосип Броз Тито дружески беседовал с советским гостем.
Советский разведчик Вадим Алексеевич Кирпиченко вспоминал, что в Каире «Подгорный то ли в силу новой для него темы советско-египетских отношений, то ли из-за сорокаградусной жары информацию воспринимал тяжело. При чтении бумаг устало шевелил губами, раздражался и отвлекался на поиски других очков, сигарет или спичек, то требовал, чтобы охранник принес ему воды и сам никуда не отлучался, был у него под рукой. В общем, ему все время или что-нибудь мешало, или чего-то не хватало. Никаких вопросов Подгорный обычно не задавал и ни к чему любопытства не проявлял».
Но во внутренних интригах Николай Викторович прекрасно ориентировался. Приехав в Киев, рассказывал Шелесту о московских делах, советовал:
– Больше надо ориентироваться на Шелепина и Полянского, возможно, и на Кириленко, но он неустойчивый, мнительный и не лишен подхалимства. Вести себя надо очень осмотрительно и осторожно. И не будь очень откровенен с Лёней.
Как только Подгорный уехал из Киева, позвонил Брежнев, поинтересовался: где председатель? Услышав, что Николай Викторович улетел в Крым, начал ревниво и придирчиво расспрашивать, чем именно Подгорный занимался в Киеве, с кем встречался, кому звонил.
Шелест подробно отчитался, что Подгорный ездил на охоту, отдыхал и отсыпался:
– А звонил, насколько мне известно, только вам из моего кабинета.
Брежнев немного успокоился.
6 января 1966 года Брежнев приехал в Донецк выступать на партийном активе. Ему показалось, что встретили его холодно, поэтому переспрашивал:
– Ну как прошел доклад? Какое он произвел впечатление? Когда Брежнев уехал, позвонил Подгорный, стал интересоваться пребыванием Леонида Ильича.
«Каждый раз, когда они допрашивали друг о друге, что кто делает, с кем встречается и разговаривает, – записал в дневнике Шелест, – мне казалось, что они не могут жить друг без друга, а больше закрадывалась мысль, что они в чем-то друг другу не доверяют».
Петр Ефимович конечно же понимал, что так оно и есть. Наступит момент, когда Брежнев избавится и от Подгорного. А пока что Леонид Ильич придумал интригу, чтобы ввести в президиум ЦК своего старого друга по Украине Владимира Васильевича Щербицкого.
В Москву вызвали председателя Совета министров Украины Ивана Павловича Казанца и предложили ему пост союзного министра черной металлургии. Казанец отказался. Тогда ему намекнули, что он «может потерять все». Казанец согласился, перебрался в столицу и занимал эту должность двадцать лет.
Пришлось Шелесту подбирать нового руководителя правительства и ехать в Москву согласовывать кандидатуры других республиканских министров. Он, как положено, обошел секретарей ЦК, потом явился к Брежневу. Того интересовала только кандидатура председателя Совмина.
Шелест предложил на роль руководителя правительства республики Александра Павловича Ляшко, который был секретарем ЦК Украины, а первыми его замами Николая Соболя (по промышленности) и Никифора Кальченко (по сельскому хозяйству).
Брежнев заметил, что Ляшко мало известен в стране. Шелест попробовал возразить:
– Ляшко не первый год секретарь ЦК Украины, несколько лет возглавлял Донецкий обком, он член ЦК КПСС и депутат Верховного Совета СССР.
Брежнев все равно не соглашался.
– А если назначить Кальченко? – предложил Шелест.
– Кальченко уже был на этом посту, – напомнил Брежнев. – Скажут: у вас нет кадров.
Никифор Кальченко был председателем Совета министров с 1954 по 1961 год, когда его перевели в заместители. Перебрав несколько кандидатур, Шелест выяснил, что Леонид Ильич желает возвращения на пост главы украинского Совмина Щербицкого. Тот, как и Кальченко, уже занимал эту должность, но Брежнева это не беспокоило.
Владимир Васильевич начинал свою партийную карьеру на родине Леонида Ильича, в Днепродзержинске, а потом его перевели в Днепропетровск, где он сменил на посту первого секретаря обкома Андрея Кириленко. Дружеские отношения с тех пор связывали всех троих – Брежнева, Кириленко, Щербицкого.
В конце 1963 года Хрущев разгневался на Щербицкого и сделал его первым секретарем Днепропетровского промышленного обкома. 4 декабря Хрущев на заседании президиума распорядился:
