Алиедора

звёздное небо.

– Что-то рядом. Или кто-то, – кратко ответил тот.

Губы бывшей Гончей едва заметно дрогнули. Дхусс нечасто отвечал вот так, сразу, обычно отмалчивался, извинялся за это, уверял, что не хочет никого обижать, но так, мол, «всем будет лучше».

– Мелли?

– Она тоже. Но не только. – Тёрн сощурился, словно норовя разглядеть нечто, невидимое остальным, в рассечённом кометным хвостом рисунке привычных созвездий. – Кто-то новый. Или, вернее сказать, кто-то старый. Из моего… прошлого.

– О! – только и смогла вымолвить Стайни. Это самое «прошлое» дхусса оставалось тайной за семью печатями. И узнать хоть что-то из него представлялось редкой удачей.

– Об этом мы говорить не будем, – поспешно остановил её Тёрн. – Ни к чему. Незачем.

– Почему ты это прячешь? – не выдержала Стайни. – Уж столько вместе хожено, столько раз плечом к плечу стояли! И я ведь тебе, вспомни, сразу же всё рассказала!

Ошиблась, с досадой и раскаянием подумала она. Дхусс немедля замкнулся, скулы закаменели.

– Мне нужно побыть одному. Не обижайся, пожалуйста. Может, нам снова придётся драться, как ты сказала, плечом к плечу. И куда скорее, чем мне того хотелось бы.

– Тьфу! – Стайни досадливо отодвинулась. – Знал бы ты, дхусс, который не дхусс, как мне уже надоели эти твои тайны! Молчишь со значительным видом, чтобы уж точно все увидели бы и восхитились, чтобы умилялись и ручки к груди прижимали, ах, мол, какой он у нас таинственный, загадочный и непонятный! Пожалеть его да пригреть его надо! А ты и рад…

– Ничего я не… – вскинулся было Тёрн, однако тотчас же одёрнул себя и вновь лёг навзничь, со вздохом отмахнувшись рукой. – Не надо так, Стайни. Видят Семь Зверей, что я не играю. Просто я не люблю притворяться и натягивать улыбку. Не люблю делать вид, что «ничего не случилось». Потому что это враньё.

– То есть ты хочешь, чтобы мы… чтобы я знала, как тебе плохо, но при этом не попыталась помочь? – Стайни сердилась всё больше и больше.

– Пойми же, ты не можешь помочь. Вернее, можешь, но не впрямую.

– Это как же?

– Позволь мне оставаться тем, кто я есть.

Стайни вздохнула, прижала к груди сжатые кулаки. Казалось, она собирается что-то сказать, что-то очень для неё важное, – но, наткнувшись на успевший обратиться в бесконечность, отсутствующий взгляд дхусса, промолчала, без слов поднявшись и отойдя в сторону.

Горел костёр, поодаль от него сжалась Нэисс, неприязненно глядя на пламя. Бывшей Гончей показалось, что сидха готова что-то сказать, однако та в последний момент дрогнула, вновь уставившись на огонь: по установлениям её народа, жечь даже мёртвое дерево – неслыханное святотатство.

Где-то рядом алхимик и гном. Попробовать поговорить хотя бы с Брабером? Однако Гончая не могла избавиться – нет, не от горечи, а от пробивающейся сквозь неё тревоги. Сосущей тревоги, смешанной с отвращением, о котором, казалось, она давным-давно забыла.

Получается, не забыла.

– Некрополис, – вслух сказала она. И тотчас повторила, громче: – Все слышали?! Они совсем рядом!

– Кто?! – вскочил Брабер, замахиваясь своим чудовищным клинком.

– Гончие. Или Гончая. – Стайни зажмурилась, вытянулась в струнку, втягивая ноздрями воздух. – Да, Гончая. Совсем рядом. И… она…

– Она страдает, – мрачно проговорил Тёрн, оказавшись рядом. – Я помню. Ты испытывала то же самое, Стайни, пока мы не притащили тебя к почтенному мэтру Ксарбирусу.

– Да, – прошипела сквозь зубы бывшая Гончая. – Именно так. Кто-то её поймал, и…

Тёрн мрачно усмехнулся.

– Они решили, что расставили отличную западню. И что нашли первосортную приманку.

– О чём ты, Тёрн? – приподнялся Ксарбирус.

– Кто-то схватил Гончую Некрополиса, – холодно сказал дхусс. – И надеется, что я приду ей на помощь.

– С чего ты так решил, распечать их всех в три кости? – удивился гном.

– Потому что они схватили не совсем обычную Гончую. – На лицо Тёрна было страшно смотреть. Клановый знак Морры на щеке ожил, словно наливаясь живым ог– нём. – Она испытывает боль и ужас тоже, но при этом чувствует своих пленителей. – Шипы на плечах угрожающе шевельнулись. – Она не знает, что я знаю их.

– Что за глупости, – не выдержал Ксарбирус. – Зачем такие сложности, пытать какую-то Гончую! Если эти загадочные «они» настолько могущественны, что с лёгкостью захватили Гончую Некрополиса, то можно было бы просто напасть на наш лагерь, и тогда…

Тёрн покачал головой.

– Они стараются избегать зряшных убийств. Это приглашение. Мне надо идти.

– Они… знают, что ты здесь? – схватилась за голову Стайни.

– К сожалению, да, – медленно кивнул дхусс. – Не вздумайте идти за мной. Так у меня ещё есть шансы. Если я стану думать о вашем спасении – их не останется вовсе. Эти пришельцы – куда сильнее всех чудовищ в здешних подземельях или даже тех теней, с которыми нам пришлось иметь дело. Не вмешивайтесь! Сворачивайте лагерь и уходите! Как можно скорее и куда глаза глядят!

– Бежать? – криво усмехнулся Ксарбирус, скрещивая руки на груди. – От такой великолепной возможности наконец-то узреть тех, кого почитает за опасных врагов сам дхусс? Ну уж нет. Я, милостивые судари мои, уже стар и давно отучился бояться. Так что, Тёрн, я уж пойду с тобой.

– Вы не понимаете, – с отчаянием повысил голос Тёрн. – Вы не знаете, кто они такие и на что способны…

– А вот, кстати, и узнаем, распечать их в три корня!

– Да-да-да, – закивал Ксарбирус. – Мне, знаешь ли, сударь мой дхусс, до ужаса любопытно посмотреть на истинного Мастера Беззвучной Арфы.

– Он сотрёт тебя в порошок, – на сей раз Тёрн забыл о всех и всяческих «достопочтимых мэтрах».

– Он? Меня? В порошок? Такого слабого и бе-е-еспо-о-мощного? – Ксарбирус мастерски изобразил старческую дребезжащую речь. – Едва ли. Ведь его учение – то есть ты, мой добрый дхусс, – как раз и есть воплощение добра, сочувствия и жалости. Не может быть, чтобы учитель настолько сильно отличался от тебя.

Дхусс не стал спорить. Просто повернулся, махнул рукой, вскинул посох – и Стайни едва успела заметить стремительное движение рук. Бывшей Гончей показалось – она узнаёт мелодию, неслышимую, но существующую; Тёрн сотворил заклятье невидимости.

– Ну, чего встали? – не растерялся Ксарбирус. – Невидимость невидимостью, а траву-то он ещё пригнетает!

Стайни, Брабер и сидха бегом бросились за решительным алхимиком.

* * *

– Будет очень больно, – терпеливо повторял чужой чародей, сидя на корточках возле Алиедоры. – Будет очень больно, и ты можешь кричать. Чем громче, тем лучше.

Мечник угрюмо вышагивал рядом, оба клинка наголо, словно собрался вот-вот кого-то рубить. Сама благородная доньята не могла ни пошевелиться, ни крикнуть – горло слово парализовала обвившая её тьма. Левая рука откинута в сторону и тоже обездвижена – кольцо мрака вокруг запястья, два возле локтя и ещё одно – на плече. Волшебник же тем временем закатал ей рукав и сейчас сосредоточенно возился, протирая кожу какими-то дурно пахнущими снадобьями. Алиедора догадывалась, что он собирается делать, и внутри у нее всё сжималось от позорного ужаса; однако, против её ожиданий, ничего колюще-режущего чародей не вытащил. Вместо этого провёл чем-то вроде жирного угля короткую черту вдоль надувшейся, словно сытая змея, вены, прошептал что-то на своём непонятном языке – и там, где была нарисованная им линия, плоть Алиедоры лопнула. Кровь обильно заструилась по руке вниз, струйки сбегали, обнимая пальцы, тяжёлые капли срывались с их кончиков.