Конечно, к закату жуткие твари передохнут сами, опрокинутся все, как одна, на спину и умрут, слегка подёргивая конечностями. Но пока это случится, они успеют добраться до окрестных хуторов и охотничьих избушек, до недальних деревенек; страшный круг будет расширяться, словно впитывая солнечные лучи, обращая их в смертное проклятье; и только благословенные Гончие, небесные враги всякой нечисти и бесовской твари, положат предел кровавому пиршеству.
Только теперь Алиедора заметила, что в правой руке по-прежнему зажат окровавленный тесак, – как она взлетела на спину гайто, как правила им одной левой рукой – поистине неведомо.
…Наконец утомился даже могучий жеребец, пошёл тяжким шагом, опустив голову и поводя боками. Эдак тебя и загнать недолго, всполошилась доньята. Страх лишиться скакуна вытеснил всё остальное, даже ужас от совсем недавнего. По сравнению с едва не случившимся в таверне плётка и верёвки Байгли казались невинными развлечениями.
Алиедора спешилась. Доньята вела гайто в поводу, пока не услышала журчание ручья. Рядом с потянувшимся к воде жеребцом она упала на колени, долго и жадно пила.
Сколько ж всего случилось за последний день!
Празднество в Деркооре; закрывающаяся за ними с Байгли Деррано дверь свадебного покоя; вдруг перекосившееся, оскотинившееся лицо мужа, что прежде казалось ей порою даже и привлекательным; верёвка, захлестнувшая её запястья; свист плети, обжигающая боль, от которой темнеет сознание; её жалкие стоны и мольбы о пощаде…
На этом месте благородная доньята заскрежетала зубами. Посягнувшие на неё бродяги в «Побитой собаке» уже заплатили жизнями; а вот Байгли…
Конечно, потом, когда ей удалось убедить его, что она готова стерпеть всё, что угодно, когда он таки развязал ей руки, чего требовала какая-то его очередная «игра», донельзя для неё болезненная, она, доньята Алиедора Венти, от души угостила благоверного каминной кочергой. Жаль только, голову не проломила, лишь оглушила на короткое время. Его только-только и хватило, чтобы одеться, отыскать кошель да свести лучшего скакуна из стойл сенора Деррано.
Нет, Байгли за всё заплатит. Она ещё с ним потолкует, со своим «муженьком», потому как формально она уже не доньята Венти, а младшая донья Деррано.
– Ну, милый мой, готов? – Она подошла к жеребцу, погладила чешуйчатую морду. Большие фиолетовые глаза воззрились на неё, как ей показалось, преданно, хоть и устало. – Понимаю, понимаю, плохо тебе. Но ничего, так быстро скакать уже не нужно. Мы с тобой тихонечко… шагом так…
Алиедора и её верный гайто продвигались всё дальше и дальше на северо- восток, снова выбравшись на оживлён– ный тракт. Здесь доньята бояться совсем перестала – чуть не каждые три лиги попадался дозорный пост королевских рот. Беглянка косилась на добротные вышки и бревенчатые частоколы, провожала взглядом важных сержантов в полном доспехе.
Вот только почему ж вас, таких бравых, не оказалось возле «Побитой собаки», о которой каждый путник знает, что это разбойничий притон?!
Вечером она, едва держась в седле, остановилась возле благопристойного трактира прямо возле сторожевой вышки ротников Меодора. Наученная горьким опытом, входила осторожно, стараясь поменьше попадаться на глаза.
Оборванцев и побирушек тут, как ожидалось, оказалось куда меньше. Зато куда больше – весёлых девушек с донельзя низкими вырезами на расшитых по вороту и обшлагам цветами блузах.
Девушки пересмеивались с заполнявшими трактир ротниками, свободными от службы, сидели у них на коленях и только с готовностью хихикали, когда кто-то из наёмников запускал пятерню им за пазуху.
Благородная доньята Алиедора Венти гордо задрала нос и прошествовала мимо сего непотребства.
…Она не успела устроиться в уголке, не успела донести до рта первую ложку с дымящейся похлёбкой, как на скамью прямо против доньяты тяжело плюхнулся немолодой краснорожий сержант – без доспехов, но при мече и прочих причиндалах.
– Почему одна скучаешь, красотка? – Сержант с шумом отхлебнул пива, грохнул кружкой о стол. – Здесь у нас скучать не принято.
– Покорнейше прошу меня оставить. – Как учили, Алиедора не повернула головы к хаму. – Я благородная доньята Алиедора Венти, и мой отец…
– Ха! Ха-ха! Слышь, что несёт! – гоготнул краснорожий сержант. – Благородная доньята, на себя посмотри!
– Что тут у тебя, Хён? – осведомился другой сержант, проходивший мимо. – Упирается? Плюнь, тут других хватает.
– Не, с той, что упирается, оно завсегда интереснее, – названный Хёном перегнулся через стол, приподняв голову Алиедоры за подбородок. – Ишь, дикую разыгрывает!
– Отойди! – завизжала Алиедора. Что же это за кошмар, уже второй раз, второй раз уже…
Тесак сам оказался в руке. Несколько ротников, с любопытством наблюдавших за развитием событий, от души расхохотались.
– Глянь, какая колючая!
– Угу, ёрш, да и только!
– Давай, Хён, давай, такие знаешь как горячо любят?!
Но краснорожий Хён не нуждался в подначках. Однако, прежде чем жилистые пальцы сержанта вцепились ей в плечи, Алиедора бросилась наутёк, оставив на столе почти нетронутую похлёбку.
Вслед ей нёсся дружный хохот.
Да что ж это такое, что?..
По лицу катились слёзы. Гайто едва шагал, никем не понукаемый.
«Что во мне такого? Чего они ко мне цепляются, словно обезумев? Конечно, королевские ротники не то что сброд из «Побитой собаки»… но кончилось бы одним и тем же».
Конечно, раньше благородная доньята из славного рода Венти никогда не путешествовала в одиночку, только с внушительной свитой. Ей не приходилось ни о чём заботиться, но… чтобы вот так в трактирах кидались на любую девушку, оказавшуюся почему-то в одиночестве?..
Ночевала она в лесу. Живот сводило от голода. Хорошо, помог жеребец – лёг на бок, пристально взглянул, мотнул мордой, словно приглашая прижаться к гладкому и тёплому боку.
– Спасибо тебе, – прошептала Алиедора, гладя скакуна по чёрной «броне». Тот призакрыл глаза от удовольствия, словно шерстистик, – недаром говорят, что гайто чувствуют сквозь чешую всё, что хотят, а вот боль до некоего предела могут и совсем не замечать.
Жеребец коротко всхрапнул, мол, ладно, чего тут говорить. Спи, доньята.
Поутру они двинулись дальше, и теперь Алиедора старалась вообще никуда не соваться. На большом рынке наконец купила поесть, накормила скакуна отборным зерном. Здесь, к счастью, на неё только глазели, а когда пара подозрительных типов стала осторожно, шажок за шажком подбираться, доньята тотчас вскочила в седло. И тут краем уха уловила пронёсшееся над толпой тревожное:
– Гниль! Гниль высыпала! Гниль прорвалась!..
– Где?! Да где же?
– Где – да у Коррика на постоялом дворе. В «Недорезанном поросёнке».
– Там же застава рядом!
– Была застава. Больше нету…
По спине Алиедоры покатился холодный пот, взор помутился. Что такое? Гниль? В «Недорезанном поросёнке»? Ну да, именно так ведь назывался постоялый двор, где бравый сержант Хён пытался её, скажем так, очаровать.
Второй раз Гниль ударила совсем рядом с нею. Второй раз. И это не могло быть случайностью. Как не могло быть случайностью то «чудесное» спасение на капище Семи Зверей.
Что-то с нею происходит. Что-то очень важное – и очень страшное.
Домой. Скорее. Домой. Быстрее ветра! А там всё будет очень хорошо…
Стоп. А что, если, Алиедора задрожала, она ведёт за собой эту самую Гниль? Нет, нет, не может быть! Это, это… Из глаз полились слёзы, жеребец сам собой выбрался с рынка, сам пустился по наезженному тракту.
Нет, нет, нет. Она не может, никак не может вести за собой это бедствие. Она ведь уже давно уехала из
