удивительным, что такой же штраф, как за вола (вдвое превышающий штраф за лошадь), взимался за уничтожение... кота... То, что вол помог вырастить, кот призван был сохранить от мышей.
Русская порода коров отличалась тем, что могла есть любой корм: от болотной осоки до соломы с крыши избы в затяжную зиму. И не сдыхать от такого корма. Этим она была ценна, а не молоком. А что мужику делать с голландской коровой? Ведь той нужен клевер, той подавай зерно — то, что мужику и для себя с чадами и домочадцами не всегда хватало. Голландская корова на русских харчах околеет немедленно. А бюрократия обвинит мужика, что тот уморил «царево подарение» из-за лени. И накажет. Вот мужики и собрали взятку начальству, чтобы оно переадресовало сей царский подарок куда-нибудь в другую деревню.
Все это не очень сложно понять, и целесообразность поступка крестьян не вызывает сомнений, но сколько обвинений в тупости наверняка излили на них столичные мудраки, провоцируя на действия против крестьян чиновников, не слишком вникающих в суть дела, но увлекающихся и энергичных. Среди таких чиновников оказался и Петр Столыпин.
Именно Столыпин бросил в лицо революционерам известные слова: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!» Красивые слова, но, наверное, ни один революционер не сделал столько для великих потрясений, сколько сам Столыпин.
И его потянуло мудрачествовать, и его угораздило реформировать сельское хозяйство! Нахватавшись поверхностных сведений о хозяйствах фермеров в США, о том, как там у них идут дела, Столыпин вознамерился реорганизовать крестьянскую общину России в общество единоличников- фермеров.
Городскому жителю, да еще причастному к какой-либо экономической деятельности, мысль Столыпина должна казаться крайне привлекательной.
Ситуация была такова. Согласно все тому же словарю Брокгауза и Ефрона, в Европейской части России деревня в среднем занимала площадь 8,6 квадратной версты, жило в ней 167 душ обоего пола. При среднестатистических 6,6 человека на один дом в этой части России – средняя деревня насчитывала 25 домов.
Пашня в этом регионе занимала 26 процентов земельной площади, остальное – луга, леса, неудобные земли. Следовательно, на один двор в такой средней деревне пашни приходилось около 8 десятин, а всех земельных угодий – 34,43 десятины. (Десятина примерно равна одному гектару.)
Площадь в 8,6 квадратной версты можно представить квадратом со стороной примерно 3 километра. Но лишь в редком случае план земель деревни имел форму квадрата, а избы располагались в центре его. Следовательно, вполне вероятно, что в средней российской деревне непременно были поля, удаленные от усадеб как минимум на 3 километра.
На эти поля надо ехать, чтобы вспахать их и засеять? Надо. Надо гонять лошадь на это расстояние. Снопы надо вывезти с поля? Надо. Снова запрягай лошадь и впрягайся в работу сам. А это все крайне затратно, неудобно, занимает уйму рабочего времени. Что касается навоза, то крестьяне переставали вывозить его, если до поля было больше 2-3 километров, это считалось невыгодным, на таких полях сеяли и сажали без удобрений и называли их «запольными».
То ли дело, когда у тебя ферма, когда твой дом, двор и скот находятся прямо на том поле, которое тебе надо обработать. Ведь 9 десятин – это участок 300 на 300 метров, следовательно, от порога твоего дома до любой крайней точки не более 300 метров – в десять раз короче, чем при проживании в деревне. Работа крестьянина по обработке поля может быть облегчена в 3 – 5 раз!
К тому же столичные мудраки, как и сейчас, упорно твердили, что крестьянин на земле, находящейся в его личной собственности, будет усерднее трудиться, лучше эту землю беречь и лелеять. Конечно, когда сидишь в городе, всегда есть что подсказать крестьянину.
Несмотря на такие «очевидные преимущества», процесс перековки русских крестьян в фермеров, даже с помощью энергичного Столыпина с его льготными кредитами и прочими послаблениями, шел очень туго. Считается, что с 1861-го по 1914-й, то есть за 53 года, из общин в хутора удалось вывести не более 14 процентов крестьян. Ну как тут городскому мудраку не утвердиться в мысли, что наши крестьяне чрезвычайно тупы и не понимают своей выгоды? Он, городской, понимает, а они, сельские, – нет!
Но давайте напряжем фантазию и представим, что мы – те самые крестьяне, которые выселились из деревни на свою личную ферму. Прежде всего прикинем, а какое расстояние будет до нашего ближайшего соседа? На один двор, как мы уже знаем, в Европейской России приходилось 34, 4 десятины всех земельных угодий, это площадь квадратного участка со стороной почти 600 метров. Значит, до соседей в среднем будет метров 600! А это значит, что до них не докричишься, а идти к ним даже по хорошей дороге и быстрым шагом придется 6-8 минут. То есть, без крайней нужды, даже летом в сухую погоду, к соседу никто не пойдет. А зима? А пять месяцев сугробы по пояс, да три месяца непролазной грязи! Это же добровольно заключить себя в одиночную камеру в тобой же построенной тюрьме!
Архангельские мужики говорили, что Столыпин потому не смог их выселить на хутора, что бабы воспротивились — им там не с кем было бы сплетничать. Шутка – шуткой, но это такая причина, которой и одной хватит, чтобы не выселяться из деревни.
Можно спросить, а как же американцы? Но американским фермерам несравненно легче работать из- за несопоставимого с российским климата. Несравненно лучше пути сообщения. У них оставалось свободное время, чтобы вечером сесть на лошадь, проехать 3-4 километра до салуна и там посидеть пару часиков за виски и картами с приятелями.
У русских же такое совершенно не принято, и не потому, что они не любят выпить, просто в основной массе их рабочие дни были заполнены трудом до самого вечера. Даже молодежные посиделки, когда девчата и парни собирались вместе в одной избе, сопровождались какой-либо монотонной, оставляющей свободной голову, работой, а не игрой в карты.
В деревне, где дома стояли друг от друга в 20 метрах, хозяйка всегда найдет время забежать на часок к соседке и посудачить с ней, излить душу, послушать сплетни, одновременно не выпуская из поля зрения свой дом и двор, своих детей и свой скот. На хуторе подобное невозможно.
Вы скажете, а как же финны, норвежцы, шведы, у которых климат ненамного лучше российского? Живут же они на хуторах. Ну что же, видимо, скандинавы недостаточно влили в русских своей крови. Пить, как шведы, русские научились, а вот молчать, как финны, – нет.
Но менталитет менталитетом, а были и чисто экономические соображения. Дело в том, что самые тяжелые по напряженности сельскохозяйственные работы приходились на весну и вторую половину лета. Зимой работы было очень мало, и многие крестьяне занимались отхожими промыслами, добавляя к копейкам, заработанным на земле, копейки, заработанные извозом или на фабриках. Работы зимой было мало, но она все же была, и, если на хуторе жил только один мужчина, ему кинуть хозяйство и уйти на промысел было непросто. Другое дело в деревне, там всегда оставались мужики, которые могли завезти дрова, сено не только себе, но и соседям. В деревне, теряя в производительности труда на переездах к своим участкам, выигрывали на добавочных доходах от промыслов, и в целом для крестьянской России было выгоднее, чтобы ее население работало круглый год.
Возникали и другие проблемы: как посылать детей в школу за 5 – 6 километров в пургу, в распутицу; кто окажет помощь, случись несчастье, и т.д.
Но главное, видимо, не в этом. Не только сейчас, но и в те времена мудраки носились с идеей частной собственности на землю, как дурак с колокольчиком, не понимая, что для крестьянина земля сама по себе как товар ценности не представляет. Подлинная ценность, подлинный товар — эта урожай. А земля — один из инструментов, при помощи которого урожай получают. Доход крестьянина, его материальная заинтересованность – в урожае, а чья земля – личная или государственная – не важно. Как не важно рабочему, на чьем станке он точит болты – принадлежащем ему ли, капиталисту ли, или государству. Если он получает за болт 10 рублей – это хорошо, это повышает заинтересованность в работе, а если всего рубль, то какой толк с того, что станок его личный? Чтобы понять это мудракам типа Черниченко, им надо самим поработать.
Образ мысли русского, русская идея – в том, что лично тебе может принадлежать только то, что ты сделал своими руками. Землю ты не делал, она Божья, и сама идея личной собственности на то, что ты не сделал – на землю, для русских была крамольной. Да, за 53 года пропаганды образовался слой русских с западным мышлением, русских, смекнувших, что хотя земля и Божья, но на спекуляциях с ней можно
