Явившийся за деньгами на постройку дома Мура предложил было не давать имени вообще, мол, крестьяне же как-то обходятся без имени. Если в семье первым родится мальчик, его называют Первый Сын, первую девочку – Первая Дочь, и так далее. Но, услышав подобное, Фудзико забранила старосту, посмевшего сравнить ребенка самурая с ребенком какого-то глупого крестьянина. Мура униженно просил извинения, и вскоре покой восстановился.
Когда за старостой закрылась дверь, очень довольная собой Фудзико сообщила, что договорилась с хозяйкой чайного домика. И Ал может пойти туда в полночь. Такой поздний час был назначен Гёко-сан в связи с тем, что она хотела принять дорогого гостя как можно лучше, приготовить европейские кушанья, на которые требовалось много времени.
Пересказывая Андзин-сан недавний разговор с мама-сан, Фудзико раскраснелась от возбуждения, ее глаза сияли счастьем и юным задором, из прически выбилась развеселая прядка, которая очень шла ей. Казалось, что это не Ал, а она сама должна была провести чудесный вечер со знаменитой куртизанкой. Фудзико весело щебетала, описывая красоты, увиденные в доме Гёко-сан, заражая своей веселостью домочадцев и слуг.
Впервые в жизни она вошла в чайный домик! Впервые торговалась, и как торговалась с неуступчивой мама-сан! Она выполнила приказ господина, выполнила свой долг, и теперь Ал может пойти к куртизанке первого класса. Какая хорошая карма! Как заметна на Андзин-сан рука Будды!..
Теперь ее господин мог пойти к госпоже первого класса, к тому же прославившейся в Нагасаки и знающей несколько языков!
Фудзико подумала, что даже Марико-сан, жена дяди Бунтаро, не смогла бы сделать лучше. К куртизанке Фудзико отправляла мужа, хлопоча вокруг него и растолковывая по ходу дела, как да что он должен сделать, что скажет госпожа и что, по правилам, должен ответить он.
Ал слушал в пол-уха, наслаждаясь ванной и массажем и радуясь не меньше Фудзико.
Наложница проследила, чтобы Ал надел на себя свое лучшее кимоно, сама заплела его волосы в косу и велела самураю-охраннику сопровождать его в чайный домик.
– Ну зачем мне там охрана? Сама подумай. Кто на меня нападет? – слабо сопротивлялся Ал, принимая поданные наложницей мечи.
– Так принято. Без телохранителя нельзя. Потом, кто будет караулить ваши мечи, когда вы будете с Тсукайко-сан? Не можете же вы войти к госпоже при оружии! Это против правил. Даже даймё, даже император чтит мир ив. Кроме того, оружие нужно охранять. Не ровен час – воры, а мечи тоже денег стоят не малых. – Фудзико смутилась, что затеяла с мужчиной разговор о деньгах. Не мужское и тем более не самурайское это дело – деньги считать. Поэтому, не долго думая, она перевела разговор в более приличное русло. – Если оставить меч без присмотра, какая-нибудь госпожа может им воспользоваться. Не всем же нравится их жизнь в плавающем мире.
Глава 44
Слабые духом считают, что саке укрепит их перед боем или принятием важного решения. Глупцы – саке не столько укрепляет человека, сколько делает его более рассеянным, а следовательно, уязвимым для соперника.
Отправив Ала с телохранителем в чайный домик, Фудзико подозвала юношу, которого Андзин-сан оставил для ее личной охраны, и приказала ему на всякий случай тихонько отправиться за господином и проследить, как все получится.
Сердце Фудзико стучало и бежало. «Куда?» – спрашивала она себя и не могла ответить. В утробе толкнулся ребенок.
«Надо же – уже толкается. Ребенок первого мужа. Странный человек Андзин-сан. На что ему сдался чужой ребенок? Должно быть, какая-то выгода в этом все-таки есть».
При воспоминании о муже ее сердце сжалось, пронзенное болью, горло стянула невидимая веревка.
– Будда! Что же это? – встревожилась Фудзико. – Что-то недоброе с Андзин-сан. Но только что? Чем помочь? Куда бежать? – Она оглянулась. – Неужели ты, глупая наложница, как-то подвела своего господина? За чем-то не уследила? Не сообразила? Не уберегла?
Она хотела уже кликать служанок и, надев шляпу и дождевик, бежать в ночь к треклятому чайному домику, но тут же заставила себя сесть на подушки. Никакой опасности не было, то есть никакой видимой опасности. Той, о которой должна была подумать хорошая наложница. Тем не менее тревожное предчувствие сжало ее сердце. Фудзико позвала к себе служанку, попросив ее подать зеленого чая.
Бежать в ночь, бежать за мужчиной, который отправился к куртизанке, было бы недопустимой потерей лица. Фудзико была дочерью и внучкой даймё, и она не могла поступать столь опрометчиво, теряя свою честь и марая тем самым честь своего господина.
Поэтому Фудзико села на свое обычное место на веранде, ожидая часа, когда ее господин вернется наконец из дома наслаждения и скажет ей, как обычно: «Ну почему ты не ложишься, Фудзико? Иди спать».
Токугава был в недоумении из-за происшествия, приключившегося утром. В то время, когда он принимал у себя делегацию местных аристократов, пытающихся вызнать у него о начале войны, в его собственные, идеально охраняемые апартаменты проник неизвестный. Да мало того, что проник, с шахматной доски его серо-коричневой партии с Исидо исчезла фигура коня.
Токугава и раньше позволял известным ему шпионам врага пробираться в комнату, где стояла шахматная доска, и подглядывать сделанные хозяином ходы.
Но такая наглость осуществилась впервые.
Сразу же полетели головы.
Токугава ходил злой и задумчивый.
«Сам шпион, какой бы наглостью и смелостью он не обладал, вряд ли пошел бы на подобное воровство. Опасно и глупо. Шахматную фигуру могут обнаружить при обыске, и тогда – медленная и весьма позорная смерть. Значит, на этот „подвиг“ благословил его ненавистный Исидо. Следовало догадаться, что хотел сказать этим враг». Токугава вышел на балкон, смотрящий на задний двор, на котором, как раз в этот момент, комендант замка, выказывая никому ненужное усердие или оттачивая былое мастерство, сек
