в этой стране илсигов? Ведь не из-за приличного жалования попал он в эти края, и не коммерческого интереса, который ему гарантировали здесь, в Рэнкане, местные финансовые воротилы, так люто ненавидевшие Императора, что были готовы оказывать поддержку такому ничтожеству, как этот Принц Кадакитис, зная, что неизбежно станут объектом нескончаемых насмешек. И не из-за строительства этого храма, хотя ему и нравилось заниматься этим. Причиной его появления здесь была давнишняя и не проходящая со временем привязанность к Принцу, такому мягкотелому и безвольному созданию, что везде и всюду его называли просто Китти-Кэт. Уже много лет тому назад Темпус покинул земли своих предков в Азеуре, передав власть своему брату, оказавшемуся незамешанным в дворцовых интригах. Сам же он написал философский трактат о смысле и значении существования в храме богини, пользующейся особым почитанием у верующих, и
— уехал. Да и был ли он, в самом деле, когда-либо молодым? Таким вот юным, как этот Принц Кадакитис, которого даже риггли презирали и в грош не ставили?
Это было уже при нем, когда Илсиги стали врагами, врагами Рэнканов. Он принимал участие в каждом сражении Рэнканов с Илсигами, и сам, больше чем кто бы то ни было, оплевывал их, видя, как они покорно, без единого слова, корчились в предсмертных муках. Поговаривали даже, что это он придумал оскорбительное и унизительное для них прозвище, однако он не делал этого, хотя и не отрицал, что способствовал его распространению.
Верхом на лошади проехал он по набережной и далее мимо доков. В гавани собралась толпа ожидавших появления какого-то корабля, уже приближающегося к берегу. Темпус стиснул ногами брюхо коня, понукая его поторопиться. Ему вместе с четырьмя дворцовыми стражниками, да еще местному гарнизону, обычно представленному группой не менее чем в шесть человек, вменялось в обязанности следить за такими событиями.
Откровенно говоря, ему не нравилось то, что он увидел. С борта корабля, сильно пострадавшего от шторма и которому, тем не менее, удалось каким-то чудом целым и невредимым войти в порт, сошел на берег мужчина с жестоким выражением лица и характерными тонкими губами, который тихо сказав что-то собравшимся илсигам, взобрался на носилки, которыми обычно пользовались Рэнканы, и отбыл во дворец.
Темпус пришпорил коня.
— Кто это? — спросил он попавшегося на пути дворцового евнуха.
— Аспект, верховный маг и чародей, — шепелявя ответил придворный лакей, — хотя вряд ли это твое дело…
При этих словах носилки, которые несли на своих плечах четверо чернокожих рабов, качнулись, а занавес с эмблемой Китти приподнялся и Вновь опустился.
— Прочь с дороги. Пес — рассерженно пропищал пухленький, как сладкая булочка, старший евнух.
— Да не ори ты, Юнис, — сказал Темпус и с тоской подумал, как хотелось бы ему оказаться в Каронне и не встречаться бы никогда с этим божеством, и вообще очнуться бы где-нибудь подальше отсюда.
«О Китти, Китти, так в этот раз ты все-таки сделал это! Алан Аспект, однако! Искуснейший алхимик, гроза всех магов и кудесников, рассеиватель волшебных чар, здесь, в этом городе, где официально признано чародейство!..»
— Назад, назад, назад! — понукал он коня, и тот, обиженный, повернув в его сторону морду и поджав уши, наконец, повиновался ему.
За спиной у себя он услышал хихиканье евнухов, смешки послышались и в стоящей сзади толпе. Оставаясь в седле, он резко обернулся.
— Хаким, если до меня дойдет хотя бы одна грязная сплетня обо мне, я знаю, кому следует прищемить язык!
Падкий на всякие пикантные новости сплетник, окруженный, как всегда, кучей ребятишек, висевших на нем гроздьями, мгновенно оборвал свой смех. Вечно слезящимися глазами он пристально посмотрел на Темпуса.
— У меня есть для тебя одна история, цербер, могу рассказать. Смею надеяться, она тебе понравится.
— Что за история, старый?
— Подойди поближе, цербер, да скажи, сколько ты заплатишь мне за это.
— Как я могу сказать это, пока не услышу ее и не пойму, чего она стоит?
Лошадь под ним, подняв голову, фыркнула и стала принюхиваться к зловонию, которым резко пахнуло с набережной.
— Поторгуемся?
— С кем-нибудь другим, старикан! У меня впереди трудная ночь.
Он потрепал коня по холке, присматриваясь к толпе илсигов, взволнованно обступивших его со всех сторон, так что головы людей оказались на уровне его пояса.
— Впервые вижу, что он отступился, — слова эти сквозь шум в толпе с трудом достигли слуха Темпуса. Оглянувшись, он попытался определить, откуда донесся шепот, однако ему не удалось установить это. Можно было себе представить, сколько толков и пересудов это вызовет, когда распространится слух об этом разговоре. Но он не станет связываться с чародеями. Никогда больше! Однажды он, понадеявшись на покровительство своего бога-наставника, сделал это, и хватит! Он не без усилия отвел руку за спину. Под своим бежевым шерстяным одеянием он носил спрятанный под кольчугой почти совсем уже износившийся и порванный женский шарфик, который, будучи постоянно при нем, напоминал ему всегда, что ни при каких обстоятельствах не следует вступать в спор с магом. Шарф — это все, что осталось от той, о которой он однажды поспорил с чародеем.
Это было так давно, там, в Азеуре…
Он шумно и тяжело вздохнул, чувствуя, что просто потерял голос от окриков и приказов в ходе этого бесконечного сражения.
— Ну, риггли, поступай тогда, как знаешь. И дай Бог тебе дожить до утра.
