– Значит, сегодня. Пусть выдает ордер на обыск в тереме боярина. Пора переходить к более решительным мерам.
– Меня возьми.
– Зачем?
– Ты, касатик, молод еще. А я своим носом по уголкам да подвалам поразнюхаю – поищу следы колдовской силы. У меня на это глаз наметанный…
– Опять вы за свое? – улыбнулся я. – Сдается мне, все будет не так сказочно, уголовщина – она уголовщина и есть. А вам везде черти мерещатся…
– Чего ж им мерещиться? – в свою очередь хмыкнула Баба Яга и палкой сдвинула с головы трупа драный колпак.
На макушке мертвеца чернели два острых рога! На меня резко напала икота.
– А ты, батюшка, думал, шамаханцы-то – они кто?
– Да… наворошил ты дел… – покачал головой царь Горох, когда наутро я явился к нему с докладом. – Мышкины – они род боярский, древний, особливо худых дел за ними не водилось. Ну а мелких-то грехов у каждого полон короб за плечами. Ладно, дам тебе мою царскую бумагу на обыск. Ищи! Ежели что найдешь – наперед мне доложи, а сам суд не верши. Мягок ты больно… Ты уж лови воров государевых, а судить да рядить я их сам буду.
– Мне нужен допуск к отчетам финансирования, прихода и выплат всех средств, идущих через казначея Тюрю, – напомнил я.
– И на это добро даю. Всех проверяй, да поторапливайся. Раз уж враг таинственный на поджог решился, шамахана нанял, с ножом к тебе подпустил, значит, в нужной стороне ищешь, участковый.
– Бумаги дьяка Филимона тоже требуют основательного анализа.
– Филькина грамота?! И он туда же? А, ладно… – махнул рукой царь, – давай и его до кучи. Проверять так проверять! Чеши всех подряд, авось какую блоху и уцепишь. То, что по мелочи воруют, я и сам знаю. Все воруют… Быть при казне да не украсть?! Но ведь не сундучками, не по триста монет зараз! Возьми десятника со стрельцами и в путь. Бумагу с печатью Парамон даст. У твоего управления милиции велю сегодня же охрану поставить, чтоб разные басурмане препятствия следствию не чинили. Да и ты сам почто безоружный ходишь?
– Милиционер есть представитель законности и правопорядка. Его и без оружия уважать должны.
– Ох, смотри, Никита Иваныч… Народец у нас разный. Нацепил бы хоть сабельку от греха подальше.
– Я подумаю, государь. Разрешите идти?
– С Богом, – кивнул Горох, и я отправился вниз, в канцелярию, к главному писарю дьяку Парамону.
Он быстренько оформил все нужные документы и понесся к царю заверять их печатями и подписью. Я в это время вышел во двор к ожидающей меня Яге. Что можно было сказать насчет моего оружия? Саблей я сроду не махал, фехтованию в школе милиции не обучают. Табельное оружие, типа пистолета ТТ или Дегтярева, нам в тот памятный день не выдавали. У меня не было с собой даже пары наручников и резиновой дубинки, только типовая планшетка на ремешке.
Таскать за собой, на манер стрельцов, тяжеленную доморощенную гаубицу с фитильным затвором и заряжающуюся по пятнадцать минут с дула… Увольте! Я уж лучше похожу так… Разгуливать по Лукошкину с бердышом на плече или рогатиной под мышкой тоже представлялось весьма проблематичным. Потом придумаю что-нибудь…
– Как там царь-то? Не шибко гневался?
– Нет, бабуля. Насчет мелких краж в казне он проявляет прямо-таки философское снисхождение. «Мы все воруем понемногу чего-нибудь и где-нибудь», – несколько перефразируя классика, пояснил я. – Разрешение на обыск выписал, так что теперь дело за малым…
– Батюшка сыскной воевода! – подбежал ко мне перепуганный стрелец. – Царь-государь тебя в покои срочно требует!
– Да что случилось-то?
Мы прибыли к тюринскому особняку через полчаса. Вой стоял на всю улицу! Когда мы входили во двор, бабы голосили так, что на месте покойника лично я предпочел бы воскреснуть. Барабанные перепонки буквально не выдерживали. А тут еще толстая тетка с насурьмленными бровями и распухшим от слез носом бросилась на меня с кулаками:
– Это все из-за тебя, ирод ты участковый! Осрамил, опозорил мужа моего перед всем народом. Вот он, кровиночка, сраму-то и не снес… Накинул петелечку на бревнышко, сунул в нее бедную головушку да и отдал Богу душеньку-у-у-у! За что? За что так честных людей изводишь, басурман?! Что он тебе сделал, аспиду?! Детишек сиротами оставил, меня вдовой безутешной обратил, дом без хозяина бросил, службу важную, государеву, – без верного слуги на разор обрек… Ох, отольются тебе наши слезыньки, сыскной воевода!
– Уймись, дура! – неожиданно грозно рявкнула Яга. – На Никиту Иваныча самого вчерась ночью убивца с ножом напускали, а мой терем огнем жгли. Участковый у нас человек справедливый да совестливый. Ежели нет на твоем мужике никакой вины, так он царю и доложит. А уж государь наш добрый сироток в беде не оставит… Дети за отца не ответчики. А сейчас не голоси, не мешай следствию!
Вдова поперхнулась и безропотно позволила дворовым девкам увести себя в терем. Я дал стрельцам приказ деликатно и без оскорблений осмотреть в доме все.
– Ищите небольшой дубовый сундучок, обитый по углам и на крышке железными узорами. Заодно перетряхните женские украшения – нужен перстень золотой с хризопразом, большой, на мужской палец, камень зеленовато-желтый, овальной формы, придерживается коваными дубовыми листочками. Обо всех обнаруженных тайниках, подвалах или кладах докладывать немедленно. Я буду в конюшне.
Десятник кивнул и отрядил людей на поиски. Мы с Ягой и двумя дворовыми мужиками отправились к месту трагедии. Труп из петли, естественно, был вынут сразу, как только конюх поутру раскрыл двери. Тело казначея Тюри лежало в доме на столе, но сейчас меня волновало только место самоубийства.
– Вот туточки на балке он и висел…
Тюря выбрал для разрешения споров с жизнью одну из потолочных балок прямо перед входом. С нее свисали вожжи, на которых удавился казначей. Конец вожжей был обрезан, по-видимому во время снятия тела. Я подошел, подпрыгнул, с трудом задев пальцами обрезки вожжей.
– Мужики, а кто обнаружил тело?
– Конюх, батюшка воевода, – поклонились оба.
– Это я знаю. Где он сейчас? Быстро доставить его ко мне.
Когда они ушли, Яга, уважительно цокая языком, указала взглядом на балку:
– А ить ты прав, Никитушка… Казначей-то наш тебе и до плеча не доставал, как же он на такую высоту петлю себе ладил?
– Это как раз вполне объяснимо. – Задумчиво поправив фуражку, я поделился с бабулькой своими соображениями: – Вот лестница в углу, на ней полуподсохшие отпечатки навоза. Если ее приставить к балке, то легко и вожжи затянуть.
– А что ж тогда не так, касатик?
– А это мы сейчас выясним у конюха. Вот его ведут…
– Здравия желаем, батюшка сыскной воевода, – поклонился худющий старик с нечесаной бородой. – Федор я, из бывших стрельцов, а ныне конюх здешний.
Я раскрыл планшетку и приготовился к записи…
– Теперь самое главное. Значит, вы открыли двери?…
– Да, петухи уже пропели. Я на зорьке лошадок водицей пою, так и пошел к конюшне. Дверь открыл, глядь… Висит, сердечный!
– Так, а что, конюшня на ночь не запирается?
– Нет, батюшка. Вот только засов малый, но ить он отворен был!
