просветления и вечно будешь задавлен рефлексией, как и пристало ничтожеству!
— Успокойся, милый, пожалуйста, — испуганно залепетала восхищенная Гульчехра. — На каком накале ты живешь, ты совсем не щадишь себя…
— Да, — с грустью произнес Веспасиан и обмяк в кресле. — Идти ввысь нелегко… Но я иду! — Он опять устремил взгляд на Андрея. — На пляже. В горах. Дома. Даже когда ем. Даже когда сплю. Самосовершенствование не может быть дискретным. Хвала Вседержителю, странствующим святым теперь не нужно просить подаяние, чтобы не умереть с голоду. — Он небрежно вышвырнул соломинку из бокала прямо на пол, крупными глотками допил коктейль и встал. — Гуль, нам пора.
Царственно повернувшись к Андрею спиной, он взял за руку послушно вскочившую Гульчехру и удалился, сообщив во всеуслышание: «Странные у тебя знакомые. Он мне испортил настроение!»
Андрей резким движением выплеснул свой нетронутый коктейль. Его тошнило. «А ведь я чуть ли не теми же словами объяснял Вадькиному отцу про желания… Или нет? Слова, что вы с нами делаете. — Неожиданно для себя он рассмеялся. — Я же их спас! Спас!!»
Всех, кто по собственному почину или выполняя приказ, раньше или позже опять полез бы в этот проклятый Шар! Неужели мы сами не додумаемся до подпространства и до всего на свете, без этого зверства, когда один посылает на смерть, а потом стреляется, а другой идет на смерть и пропадает без следа!
А они сочли себя униженными, потому что я поставил на одну доску и тех, кто стремился бы вперед, и тех, кто отполз бы назад…
Да, я знал: и настаивающие на консервации, и рвущиеся в Шар равно расписываются в бессилии понять, постигнуть, подняться на новый уровень осмысления мира. Но разве бессилие будет длиться вечно?
Нет, нет, не вечность меня интересовала, а те несколько десятков — или даже просто несколько — человек, которых Шар сожрет, прежде чем мы сами, без его помощи, не поймем загадку, не придем к нему во всеоружии…
Наверное, существует принцип: нет ничего, что подлежало бы насильственному уничтожению. Но с молоком матери впитанное стремление оберегать и радовать диктовало другое. Люди не должны погибать! Люди не должны страдать! То, что опасно, должно уничтожаться! В глубине души Андрей до сих пор был уверен в этом. И это оказывалось страшнее всего — потому что теперь он не мог доверять никому, даже глубине собственной души.
Он очнулся.
Совсем стемнело, над сонной громадой моря вспорхнули первые звезды. «Искупаться, что ли», — вяло подумал Андрей и тут же вспомнил, как они с Лолой, совсем молодые, купались в ночном море, как теплая вода баюкала их, мягко разъединяя и вновь поднося друг к другу, как сумеречно вскипало в них желание от прикосновений… Сейчас он ничего не почувствовал — как будто кино вспомнил.
Он достал фон, машинально подбросил его на ладони, а потом набрал номер справочной и запросил данные на Соцеро.
— Место пребывания — Меркурий, станция слежения, — ответил автомат после очень долгого молчания. — Должность — пилот-оператор. Беседа в настоящее время невозможна, поскольку доступ персонала станции к меркурианским переговорным пунктам в силу специфики осуществляемых работ затруднен.
— Что это за работы?
— Информация отсутствует. Станция находится в процессе ввода в строй, информация пока не полная. Приносим свои извинения.
«Ну вот, — подумал Андрей. — Что за станция объявилась? Из-за станции закрывать планету?» Его вдруг зазнобило, почему-то стало тревожно. Он несколько раз подбросил фон на ладони, а потом позвонил приятелю из Бюро Спецработ.
— А, привет, — обрадованно сказал Семен, растолстевший еще больше с момента их последней встречи. Он совсем стал похож на Винни Пуха. — Ты как снег на голову. Я, знаешь, думал, тебя и на Земле- то давно нету…
— Я по делу. Что вы там строите на Меркурии?
Семен заморгал.
— Может, нужны пилоты-одиночки?
— А ты что… — осторожно спросил Семен. — Так все и бездельничаешь?
— Ну, нет, конечно. Мы работать приучены. Всю весну вот у вулканологов отбарабанил. Побираюсь, где придется… Но это ж — летать, Семен.
— Побираюсь… Экий ты, знаешь, ядовитый, Андрюха. Ты ж добряк был!
— Добряк с печки бряк, — буркнул Андрей.
Семен тяжело вздохнул.