– В первую очередь планетолог, который предложит не уничтожать астероид, а изменить его орбиту на безопасную с целью последующего изучения «гостя». Вы неудачно выбрали пример. Можно, конечно, хорошенько поломав голову, изобрести какой-нибудь казус, но речь-то идет о совершенно конкретном случае. Это единодушное голосование – самое темное место во всей истории, но оно как раз и убеждает, что рассуждать об атавистической вспышке сепаратизма глупо – уж в этом случае могли бы найтись оппоненты. А если, следуя традициям стереобоевиков, предположить, что кто-то фальсифицировал результаты голосования, то для вящей убедительности он проставил бы процентов пять-шесть – «против».
– Однако они задержали наших людей.
Шагарин взглянул внимательно:
– У вас там… застрял кто-нибудь?
– Любимая женщина, – сказал Снерг. – И друзья. Там ведь сейчас не одна сотня туристов.
– Но отчего вы решили, что их там задерживают силой? Молчите? Со всей уверенностью можно сказать только одно: что-то там произошло. Что-то очень серьезное, если все население единодушно проголосовало за временную изоляцию. С точки зрения социологии они – не социум. Всего-навсего еще один космический форпост, внеземная станция, какая разница, триста человек там или триста тысяч…
– Мне это уже говорили.
– Кто? – Шагарин машинально перевел взгляд на окружающих.
– Мозес Сайприст за несколько часов до смерти.
– Он занимался еще и Эльдорадо?
– Он многим занимался, – сказал Снерг. – И я тоже.
– И что же?
– У меня есть гипотеза, – сказал Снерг. – Я знаю, что вы, как и многие, относились к Сайпристу… ну, не как к пустоцвету, но как к насморку – он существует, хотя особо не вредит. Я никого не упрекаю, что ж… Алхимики, да. В какой-то мере. Только мы почему-то забываем, что алхимики, пусть и не найдя философского камня, тем не менее что-то да сделали для человечества. Бетгер, например, так и не добыл золототворящую тинктуру, но дал Европе фарфор. И это не единственный пример. Может быть, и в наш век впереди химии должна идти своя алхимия, впереди астрономии – астрология, впереди гиперфизики – флогистон…
– Что вы хотите всем этим сказать?
– У меня есть гипотеза, – сказал Снерг. – Грандиозная, не боюсь этого слова…
– Она как-нибудь объясняет сегодняшний сюрприз?
– Боюсь, что нет.
– Тогда вам придется подождать, как бы грандиозна ваша гипотеза ни была. Сейчас нам нужно только одно…
Он был прав, и сердиться на него не следовало. Снерг откланялся и пошел к выходу.
– Стах! – остановил его Кадомцев. – Вы в Глобовидение? Лучше подождать несколько часов, иначе мы просто прибавим к двумстам ошеломленным людям еще несколько миллиардов…
– Я понимаю, – сказал Снерг. – Можно бежать и вопить: «Пожар!», а можно отвести в сторону первого встречного пожарного и тихо прошептать ему все на ухо. Второе, конечно же, гораздо благоразумнее. Я не на Глобовидение, я на космодром. И вы должны мне помочь, я вас прошу… Ближайший лайнер на Эвридику – через пять часов, а мне нужно торопиться. У вас есть дежурные звездолеты, которые все равно стоят без дела…
– Зачем вам на Эвридику? Замок?
– Гораздо серьезнее, – сказал Снерг. – Какие там замки в такую минуту… Вы только отнеситесь серьезно к моим словам. Если я не ошибаюсь, вы скоро получите работу, о которой могли только мечтать. Вы, как астроархеологи недавно, стряхнете с себя все насмешки и обвинения в безделье. Дайте мне звездолет, и, не исключено, в обмен вы скоро получите Вселенную… Если только я прав.
Кадомцев долго смотрел на него. Потом молча потянул из кармана браслет.
Снерг замолчал и жадно глотнул сока из запотевшей бутылочки. Он говорил почти час. Муромцев сидел с абсолютно безучастным видом – что всегда сопутствовало у него напряженной работе мысли, – Панарин ждал продолжения, Марина щурила глаза в непонятном раздумье. Снерг едва не поставил бутылочку мимо стола – так он волновался.
– Вот так, – сказал он. – Такие были у меня встречи, такие были события. Я не допускаю мысли, что попы правы, что мы имеем дело с какой-нибудь моделью бога, патриархальной или модернизированной. Я считаю, что они, опередив нас, всего-навсего собрали некоторые данные. Я не отрицаю работы Латышева, но убежден: нам следует внести одно-единственное изменение – подставить на место Бога некую сверхцивилизацию. И все встанет на свои места, освободившись от налета мистики.
Он сделал короткую паузу, давая им время осознать.
– Как ревизор? – воскликнула Марина тоном приятелей городничего.
– Так, ревизор… – сказал Снерг. – Главным камнем преткновения, из-за которого мы и не заговорили о пришельцах – хотя я уверен, что кому-то да приходила в голову такая мысль, – было бы: почему же они закрывают нам дорогу к звездам? Закрывают, все правильно. Но почему? Не потому ли, что мы наделали глупостей, считая венцом творения наши достижения? А если нет? Если ДП-корабли – не высшее достижение технической мысли, а паровые дилижансы, которые время от времени вваливаются на улицы современных городов, ежеминутно создавая аварийные ситуации? Представим сверхцивилизацию, научившуюся преодолевать трансзвездные, а то и трансгалактические расстояния каким-то иным способом. Представим, что ДП-корабли, начни мы на них носиться вдоль и поперек Вселенной, создадут массу помех, неудобств и прямой опасности для коммуникаций, функционирующих, быть может, тысячи лет? Технологиям и процессам, о которых мы и понятия не имеем? Что все эти годы мы, как тот чеховский герой, отвинчивали гайки с рельсов, а наши любительские радиостанции забивали рабочие частоты аэродромов. Суперцивилизация – это непременно и высокая этика, и высокая мораль, по которой, возможно, и недопустимо притягивать нас к суду за порчу путей и, явившись этакими светоносными пророками, растолковать нам нашу отсталость, ввергнув, может быть, в психологический шок ни много ни мало – целое человечество. Что же они делают? Разработана программа, имеющая целью поэтапно подвести нас к истине. Установлена Сфера Доступности. Убраны одни планеты и подставлены другие. Помеха Проекту «Икар», эти пресловутые «отражения», устроены так, чтобы мы наконец поняли: природа не может быть столь калейдоскопно-хаотичной, мы имеем дело с разумом. Но мы не понимали – для того, чтобы понять, нужно было слезть с пьедестала, который мы сами для себя воздвигли, а до чего же нам этого не хотелось! Вот и получилось, что первыми до многого докопались чернорясые – не от хорошей жизни, хватаясь за любую соломинку. И затруднили нам, надо признать, работу – из-за того, что к загадке причастны «святые отцы», многие будут скептически хмуриться…
– Так… – тихо сказал Панарин. – А те наши ребята, что погибли? Что же, нас останавливают, убивая?
– Подожди! – Муромцев оторвался от карманного компьютера. Он был бледнее, чем обычно. – Погибли? А видел ли кто-нибудь хоть один труп, хоть один обломок тех кораблей, что не вернулись? Проще говоря – исчезло некоторое количество человек и некоторое количество кораблей. Никто не доказал, что они живы, но никто и не доказал, что они погибли…
– Вы верите, получается? – повернулась к нему Марина.
– Вера – категория хлипкая, – сказал Муромцев. – Мы просто получили во многом логичную и безупречную гипотезу, содержащую гораздо меньше «против», чем «за». Я попробовал подсчитать энергию, которую пришлось бы затратить на «передвижку» планет, поддержания барьера Сферы Доступности, «отражения» – разумеется, исходя из уровня наших сегодняшних знаний и возможностей. Цифры фантастические, но если Стах прав, это – та самая пресловутая астроинженерия, работа цивилизации, овладевшей, быть может, энергией своей Галактики. И никакой мистики. Астроинженерия, о которой мы пока можем лишь мечтать, но давным-давно предсказали ее теоретически…
– Вот именно, – сказал Снерг. – Я не знаю, зачем они «убирали» планеты – то ли какая-нибудь из них была форпостом чужих, то ли они хотели избавить от контакта с нами какую-нибудь недозрелую цивилизацию – чтобы мы, часом, открыв ее, не утвердились во мнении, что являемся венцом творения. И
