от поместья, учитывая тысячекилометровую длину побережья, предельно близка к нулю, как-то не думалось.
Подъем оказался делом не столь простым, как ему представлялось, пока он смотрел на скалу, стоя у ее подножия. Невзирая на то что для первого в своей жизни восхождения историк выбрал самый пологий склон, ползти по нему оказалось сущей мукой. Несколько раз он оскользнулся на неустойчивых камнях и чуть было не ухнул кубарем вниз. Наконец, ободранный и перепачканный, с жуткой одышкой, он выдрался на вершину и принялся жадно обозревать окрестности.
Ничего. Те же угрюмые скалы, с редкими проплешинами зеленой травы у подножий, берег от края до края. И море. И тоскливые, пронзительные крики чаек над водой.
И не собиравшееся клониться к горизонту солнце напомнило Сому, что ночь на этой широте никогда не наступает. Это обстоятельство, конечно, внушало некоторые надежды, и Сом, привалившись спиной к тепловатому валуну, чтобы перевести дух, не заметил, как задремал.
Разбудил его начавший пробирать озноб. Притом нешуточный. К тому же напомнили о себе голод с жаждой.
«А что, если?..»
Сом вынул из кармана «счастливую пуговицу» и вызвал джинна. Молодец в чалме глянул сверху вниз величаво и вопросил:
– Что угодно моему маленькому повелителю? Джинни всегда готов исполнить любое твое желание!
– Послушай, Джинни, – пропищал Сом. – Не можешь ли ты мне сказать, где здесь поблизости такая китовая ферма «Нарвал»? Там живет дядя Кирк Дуглас. Это друг папы с мамой.
– Ты уверен, что тебе на самом деле надо это знать? – глубокомысленно вопросил чертов искин. – Дети не должны вмешиваться в дела взрослых дядей и теть.
– Ну, Джинни. ну, пожалуйста, – чувствуя себя распоследним идиотом, заныл Сом. – Ну, мне очень- очень нужно узнать.
– Быть по-твоему, – свеликодушничал Джинни. – Но это – в последний раз. Абракадабра! Знай, о пытливый отрок, – неожиданно сменил он стиль изложения, – что земли эти на многие сотни километров пустынны, и никаких людей, и следов их жилищ нет здесь, и быть не может, ибо местность эта заколдованная именуется «эколокус», а это, в свою очередь, означает…
«Не иначе, программный сбой», – сообразил толстяк.
– Ферма «Нарвал», – повторил он убитым голосом.
Джинни встряхнулся – выглядело это как колыхание дымного столба – и прежним голосом произнес:
– Извини, малыш. Что-то я увлекся. Старею. Здесь нет никакой фермы «Нарвал», и никогда не было. Ты напутал. А теперь тебе пора домой, к маме с папой. Ты устал, и тебе пора выпить горячего молока и поспать.
– Какие папа с мамой!!! – во все горло завопил толстяк. Упоминание о горячем молоке оказалось последней каплей. – Какие!!! Ты! Голографический идиот! Если на сотни километров ни души! Ни телепорта! Ни связи! Сдохну здесь! Понимаешь? Сдохну!
– Ребенок в опасности, – негромко произнес Джинни. – Не бойся, малыш! Сейчас могучий Джинни вызовет помощь, и тебя отвезут к папе с мамой!
Молния озарения сверкнула в голове у историка. Какой же он идиот! Не было нужды писклявить и прикидываться несмышленышем. Ведь у него в башке нет чипа. А раз так, то проклятый искин автоматически воспринимает его как ребенка не старше шести лет. И сейчас, оценив опасность, наверняка вызывает на подмогу… кого, догадайся с трех раз, старый пень? Конечно, Ирму. А значит – эринии… плен… насильное перевживление чипа! А он торчит тут на этой чертовой вершине, и видно его небось за сто километров!
Все эти ужасы лихорадочной чехардой промелькнули в начавшей немилосердно болеть голове бедолаги Сома. Он взревел не хуже полярного медведя и сжал что есть силы поганый медальон. Голографический призрак, как ни странно, убрался в свой сосуд-кругляш. Ну да, наверное, успел сообщить куда следует. Настучал – так, кажется, когда-то это формулировали в Тоталитарном Союзе? Или правильно – в Тоталитарном Совете? А, какая разница, не до исторических изысканий! Сом с отчаянием посмотрел на океан и на фоне тусклого северного неба увидел быстро приближающуюся черную точку. Вряд ли это была птица.
Он поспешно, на четвереньках, пополз вниз по склону. Сорвался, рука скользнула в тщетной попытке нащупать опору. Кувырок, еще кувырок, и – удар. Сознание, второй раз за этот удивительно неудачный день, а на самом деле – за без малого двое суток, покинуло историка.
– Мне тяжело дышать, – пожаловалась Сирил, но ее никто не слушал.
Гамаки в кают-компании оттянуло чуть ли не до пола. Сама же палуба десантного отсека больше не образовывала нормаль с вектором тяги и поэтому казалась несколько вздыбленной.
– Виг, ты считаешь выход на борт необходимым? – спросил Хо.
– Да. – Виг, широко расставив ноги, стоял на ребристой поверхности и, казалось, не обращал никакого внимания на два «жэ». – Положение «Птера» относительно оси корабля сместилось на… примерно восемь градусов. Ускорение продолжает расти. Значит, «Птер» становится все тяжелее. Если возрастет и смещение, стыковочный узел просто разорвет и нас вышвырнет в открытый космос. Наша скорость сейчас – тысяча сто двадцать… примерно. Никакой возможности затормозить самостоятельно на такой скорости у нас нет. Остановить двигатель модульника и устранить поломку – единственный способ спастись.
– Ну что, милая Орфа, – насмешливо пропел Кирк. – Что-то ты не спешишь послать своего Стака. И вообще, добровольцев не наблюдаю.
– Я бы пошел с Вигом, – прохрипел Хо. – Только, боюсь, от меня в нынешнем состоянии больше будет вреда, чем пользы.
Лиз с вызовом посмотрела на Кирка:
