– Вот и все.
– Можно идти?.. – осведомился Лев Евгеньевич.
Палыч пожал плечами равнодушно:
– Можно идти, можно не идти.
– В таком случае лучше идти, – вымолвил Огарков. – Пойдемте-ка, в самом деле. По-моему, мы здесь загостились. Достаточно сюрпризов.
Федор Матвеевич только головой качал и приговаривал:
– Ну, дела... ну и дела... – не в силах больше ничего сказать.
– Пойдемте, пойдемте, – настойчивее повторил Огарков.
Пошли. Вскарабкались на вершину холма, где почивал Кузьмич, перевалившись на правый бок и поджав ноги, как младенец в люльке.
Федор Матвеевич так и охнул, увидев его.
– Ох, мать моя! Вот ведь еще чудо-то. Я про него и думать позабыл... Нет, ну надо же, ничего этого пьяницу не берет! Ну почему так?!
– Судьба – странная дама, – назидательно сказал Лев Евгеньевич. – Вы слышали, что говорил наш незадачливый лектор?.. Останавливает она свой взор на ком-то – и шабаш!
– Но почему на этаком-то хлюсте!
– А вот эти пути нам, Федор Матвеевич, неисповедимы... Давайте- ка, друзья, лучше мотать отсюда удочки. Новый мир новым миром, но в своем, старом, я чувствую себя, ей- богу, как-то увереннее.
Обратный путь через сиреневые врата показался короче и бодрее первого пути. Мгновение, и они в бане, и все свое у них с собой, и шкатулка, и книга, и перстень Соломона, и вездесущий Кузьмич тут же приземлился на полке.
– Тьфу ты, шут гороховый! – плюнул с негодованием Логинов.
– Да бросьте вы! – досадливо сморщился Лев Евгеньевич. – Отнеситесь к этому философски... Но, однако, давайте-ка на воздух поскорее!
Он растворил дверь и поспешил на крыльцо.
Палыч, помедля чуток, шагнул следом.
– Хорошо-то как... – блаженно тянул Огарков, усаживаясь на крыльце.
Хорошо, слов нет. Утренний ветерок, утренние облака, сбившиеся на востоке. Тишина. Город спит еще, последние минуты перед пробуждением. Заря уже горит вовсю, и солнце вот-вот покажет ясный лик...
Только тут до Льва Евгеньевича дошло. Он вздрогнул и обомлел.
– Позвольте... – пробормотал он, стараясь верить глазам своим. – Какая заря?.. Какое, к черту, пробуждение?! Который, собственно, час вообще! Вы что-нибудь понимаете, Александр Палыч?
– Да что ж тут не понять. – Палыч уселся рядом. – Теория относительности. Старик Альберт был не дурак, мыслил здраво. Закурим?
– Конечно... – Огарков сообразил, но все же слишком ярким было впечатление. – Да... А кстати, что у вас на часах?
Палыч глянул на циферблат:
– Все как по маслу. Пять часов двадцать восемь минут.
Лев Евгеньевич покивал:
– Логично, логично. Размеры там больше, а события бегут шибче. Логично...
– Давайте помолчим, – тихонько попросил Палыч.
Они молча закурили и молча же сидели, дымили, пока не появился Федор Матвеевич. Сел рядом с Палычем. Кашлянул.
– Слушайте, ребятки... Я, наверное, старый дурак, столько лет прожил, а понимать толком не научился ничего. Объясните мне, ради Бога, что все это было!
Палыч незаметно вздохнул. Объяснять не хотелось. Все только что виденное стояло перед глазами. Но и отказать Федору Матвеевичу он не мог.
– Ну, понимаете, Федор Матвеевич... Он не успел и рта открыть, а я уж знал, какой байкой он нас попотчует. Хотя слушал его я внимательно, даже по возможности старался искать оправдательные моменты в этой речи. И ничего! Ну хоть ты тресни. Все лукавство и обман, от начала до конца, причем искусно замаскированное под истину и добро. И эти дешевые рассуждения о моральных терзаниях, тревожащие тень Достоевского. Я не философ, конечно. Вот Лев Евгеньевич...
– Да и я ведь не философ. – Лев Евгеньевич аккуратно пригасил окурок о землю. – А вот с точки зрения психолога речь его была выстроена вполне грамотно. Все теневые моменты затушеваны, все позитивные – выпячены на первый план. Интонация доверительная, модуляции голоса товарищеские, полуинтимные... Рисунок образа – “парень с нашего двора”. Хороший парень, само собой. Удачный образ вообще, хорошо бьет на понимание и снисходительность, такому легче прощать всякие грешки. Но Александра Павловича не проведешь!..
Александр Павлович презрительно сплюнул на дорожку.
– То-то и оно, что затушевано. За дураков нас держал, что ли? Его, видишь ли, он хотел воспеть, Ему дать отчет... А сам – на одного ему плевать, на другого плевать! Кстати, заметьте, что про Жорку, журналиста этого, .и словом не обмолвился. Затушевал! А ведь они угробили его. А киллеров этих он просто смахнул, как мусор. Туда им и дорога, правда, но ведь сам факт!.. Но нас он, видишь ли, оберегал, следил за нами... Оберегал, да. Зачем? Да затем, что только так, через кого-то он мог вновь по-ласть сюда. Мы или Смолянинов – какая разница! А самому ему сюда попасть – шиш! Будя, решили, напопа-дался. Ну а он вновь за свое. Какая цель?.. Да цель простая, проще некуда. Власть! Власть надо всем. Всех подчинить, втоптать и воцариться самому. Чуть-чуть не дотянул он до того, будучи Симоном... и на этот раз действовал осторожнее. И в этот раз почти достиг своей мечты вонючей, но... и если бы не Игорь.
– Да, Игорь... – Федор Матвеевич вздохнул. – Слушай, Саша. – Он почесал в затылке. – А предположим, мы бы клюнули на удочку. Согласились бы на его слова! Хотим, мол, владеть миром вместе с вами. Что бы тогда?
– А-а! Вот только того ему и надо было! Наше согласие – последний ключ, после которого: “Сезам, откройся”. Лишь бы мы сказали “да” – и вмиг все эти монстры высвободились бы. Он не мог освободить, не мог вновь завладеть ими без согласия тех, кто первыми вошел сюда. Понимаешь? И согласись мы – все! Он – хозяин мира. И, конечно, тут же схрумкал бы всех нас, выплюнул и забыл. У него стало бы много новых забот. Утверждать власть! Геката, мать твою! Богиня мрака!.. А сам он, не иначе, – бог сумерек...
– Саша... – Федор Матвеевич оглядел соседа с изумлением. – Но как ты успел все это понять?!
– Ну, уж такой дар послал Господь – понимать. Но это все пустяки, Федор Матвеевич! Я ведь самого главного-то понять не успел! Ну, скажем, отказались бы мы этак гордо, стали в позу, засверкали глазенками – что дальше?.. А то, что ему это было по большому счету до лампочки. Не согласились? Ну и хрен с ними! Не много потерял бы. Просто времени немного потерял. Пошукал средь людишек – долго бы искать не пришлось. Нашелся бы желающий. Ну и результат тот же: монстры его, а желающему повластвовать – башку долой, и все дело. А я, дурак, этого тогда понять не успел, только потом, когда уже вернулись, уже из бани на крыльцо я вышел – и дошло! А Игорь – он там это понял. Понимаете?! То есть думал-то он еще раньше – я же вижу, задумчивый он какой-то сделался, негромкий. Видать, грузил себя морально. Как-то он заговорил со мной об этом, но я отмахнулся. И он умолк. Замкнулся. А сам, видать, все думал. И ход мыслей, как я понимаю, был таков: согрешили, мол, мы в чем-то, и повис на нас этот грех, тянется за нами черным туманом и смерть сеет... Вот, кстати, Васькина бабка-то и орала да ручонками
