Себастьян обеими руками взял ее за запястье:
– Дженнсен, что вы делаете?
Она поняла, что втыкает нож в воздух перед собой.
Она равнодушно пронаблюдала, как Себастьян вынимает нож из ее кулака и вкладывает в ножны, как вешает ножны на ее пояс. Потом он подхватил плащ, который сорвал с нее громадный д'харианский солдат, когда она провалилась в этот кошмар.
– Поторопитесь, Дженнсен! Быстро берите все, что хотите.
Себастьян обшарил мертвых, вынимая деньги и засовывая в свои карманы. Потом отстегнул все четыре ножа. Ни один из них не был так хорош, как тот, что висел теперь на поясе Дженнсен, тот, с причудливой буквой «Р» на рукояти, тот, которым воспользовалась мать.
Тем не менее Себастьян запихал все четыре ножа в боковой кармашек заплечника и опять попросил Дженнсен поторопиться. Пока он отстегивал понравившийся ему меч у одного из солдат, Дженнсен подошла к столу. Набрала пригоршню свечей, затолкала их в свой мешок. Себастьян повесил меч на пояс, в компанию к остальному своему оружию. Дженнсен собрала посуду для готовки пищи и пару мисок, засунула все в заплечник. Она не вполне сознавала, что именно берет с собой – подбирала то, что попадалось на глаза.
Себастьян поднял мешок Дженнсен, продел ее правую руку в лямку, как будто перед ним была тряпочная кукла. Затем просунул левую руку в другую лямку и накинул Дженнсен на плечи плащ. Надвинул ей на голову капюшон и подоткнул под него выбившиеся рыжие волосы. Затем взял в руку заплечный мешок матери и, резко дернув, высвободил из черепа солдата свой топор. Прикрепив ручку топора к поясу, он подтолкнул Дженнсен к двери.
– Хотите взять что-нибудь еще из дома, пока мы не ушли?
Дженнсен оглядывалась через плечо, назад, на мать, лежащую на полу.
– Она ушла, Дженнсен, Милостивые духи сейчас заботятся о ней. Теперь она смотрит сверху на вас и улыбается.
Дженнсен подняла на него глаза:
– Правда? Вы думаете – это так?
– Да. Она сейчас в лучшем из миров. Она велела нам уходить отсюда. Нам надо делать так, как она велела.
В лучшем из миров... Дженнсен ухватилась за эту мысль. Ее мир держался только на страданиях.
Она двинулась в сторону двери, следом за Себастьяном, переступая через окровавленные тела, через раскинутые руки и ноги. Она была слишком напугана, чтобы обращать внимание на что-либо, сердце ее слишком болело, чтобы полниться какими-нибудь чувствами. Казалось, в голове у нее все перемешалось. Она всегда гордилась тем, что отличается способностью четко мыслить. Куда же девалось ее здравомыслие?
Уже под дождем Себастьян потянул ее за руку к спускающейся вниз тропинке.
– Бетти, – сказала она, упираясь. – Мы должны взять Бетти.
Себастьян напряженно посмотрел на тропу, затем на пещеру.
– Не думаю, что нам стоит сейчас заботиться о козе. Но вот свои вещи мне взять надо.
Дженнсен увидела, что он стоит под проливным дождем без плаща, уже промокнув до костей. Ей пришло в голову, что не одна она потеряла способность трезво мыслить. Себастьян настолько настроился на спасение бегством, что едва не забыл собственные вещи. Это означало бы для него смерть. А она не может позволить ему умереть!..
И Дженнсен кинулась назад, в дом, не откликаясь на отчаянные призывы Себастьяна. Оказавшись внутри, она подбежала к деревянному ящику возле двери, в котором хранились две накидки из овечьей шкуры, свернутые и связанные, приготовленные на случай, если им с матерью придется спешно бежать.
Себастьян, стоя в дверном проеме, смотрел на нее с нетерпением, но не сказал ни слова, когда увидел, что она делает.
Потом они ринулись к пещере.
Огонь все еще потрескивал. Бетти ходила по хлеву и дрожала, но не блеяла – как будто знала, что произошло ужасное.
– Обсушитесь немного, – сказала Дженнсен.
– У нас нет времени! Мы должны уходить. Остальные могут явиться в любой момент.
– Вы замерзнете и умрете, если не обсушитесь. И в побеге не будет смысла. Мертвый – он везде мертвый.
Проявленная способность здраво рассуждать удивила ее саму.
Дженнсен положила на солому свернутые в рулон накидки из овечьей шкуры и занялась развязыванием узлов.
– Это нас убережет от дождя, но сначала надо обсохнуть, иначе вы не сможете согреться.
Себастьян кивал, соглашаясь, дрожал не переставая и потирал руки над костром. Разумность слов Дженнсен, наконец, дошла до его сознания. А та удивлялась, как ему удалось сделать то, что он сделал, при таком приступе лихорадки и принятых снотворных травах.
Страх всему причиной, догадалась она. Страх, доводящий до исступления...
Это было ей понятно.
У нее болело все тело. Было много ушибов, да еще кровоточило плечо. Рана не была опасной, но неприятно пульсировала. Состояние ужаса, в котором находилась Дженнсен во время схватки, утомило и опустошило ее. Хотелось просто лечь и заплакать, но ведь мать велела уходить отсюда. Сейчас только слова, сказанные матерью, подвигали Дженнсен на какие-то действия. Без этих команд она бы просто не смогла двигаться. И теперь просто делала то, что велела мать.
Бетти продолжала тревожиться. Чтобы быть поближе к Дженнсен, коза пыталась перебраться через загородку. Пока Себастьян склонился у костра, Дженнсен пыталась завязать веревку вокруг шеи Бетти.
Они дадут возможность Бетти отблагодарить их. Ведь костер в такую сырую погоду вряд ли разожжешь. А с козой они могут приютиться в любой сухой яме, под уступом скалы или под упавшими деревьями. Бетти даст им обоим тепло, и они не погибнут от холода. Бетти то и дело посматривала в сторону дома. Уши козы стояли торчком – она внимательно прислушивалась. Дженнсен понимала причину такого поведения: Бетти беспокоилась о женщине, которой почему-то не было с ними. Дженнсен собрала с полки всю морковь и желуди, распихав их в карманы и заплечные мешки.
Когда Себастьян обсох, они надели свои шерстяные плащи. А сверху добавили накидки из овечьей шкуры. Дженнсен взяла в руку веревку, которую привязала к Бетти, и они начали свое путешествие. Себастьян направился к тропе, по которой пришел сюда.
Дженнсен схватила его за руку:
– Они могут поджидать нас внизу.
– Но нам ведь надо выбраться отсюда...
– У меня есть путь получше.
Некоторое время он внимательно смотрел на нее через разделявшую их пелену ледяного дождя, а затем безо всяких возражений последовал за нею в неведомое.
Глава 7
Оба Шолк схватил курицу за шею и вытащил из гнезда. В его огромном кулаке голова курицы выглядела крошечной. Другой рукой он выудил из углубления в соломе теплое коричневое яйцо, осторожно положил в корзину к другим яйцам.
Назад класть курицу он не стал. Ухмыльнулся, поднял ее на уровень своих глаз, глядя, как она крутит головой в разные стороны, а клюв ее то открывается, то закрывается. Потом приблизил губы и дунул изо всех сил прямо в открытый клюв.
Курица издала квохчущий звук, забила крыльями, обезумев и пытаясь вырваться из похожего на тиски кулака. Из горла Обы вырвался утробный рокочущий смех.
– Оба! Оба, где ты?
Голос матери раздался совсем близко от сарая. Оба тут же сунул птицу назад, в гнездо. Испуганно кудахча, курица вспорхнула на шесток. А Оба поспешил к двери.
