порту Ристы и не знал, как и что делать. Все слова позабылись. А он просто подошел, посмотрел на меня. Назвал мое имя и повел за руку к экипажу. А дома он показал мне мою комнату. После интерната я был просто поражен, в каких апартаментах мне придется жить. Я не верил происходящему. Он тогда не дал придти мне в себя и повел в главную комнату дома, где долго и подробно рассказывал, кто теперь я. К каком роду Лагги принадлежит мой отец и кто мои ближайшие родственники, на которых я смогу рассчитывать, если с ним что-то случится. Я тогда не понимал, что он с первой минуты стал относиться ко мне как родственнику. А я просто не мог понять, что этот сильный, мощный и богатый охотник возится со мной. А уж когда он повез меня следующей весной сразу после дождей в родовую деревню в глубоких лесах и там меня признали своим, другие съехавшиеся и постоянно живущие… Я стал Лагги. Я и сейчас говорю о себе, что я Лагги. Никто не сможет это опровергнуть даже те, кто знают, откуда я. Если сами Лагги признали меня своим, то кто еще, что может тут сказать? Лагги не просто свято чтили волю Прота. Они просто еще хорошо помнили предания, как и их племена, вырезались и никчемные дети находили приют в других семьях и кланах…
Просту больше не общались со мной. Лишь по дороге обратно мы обменялись ничего не значащими словами по поводу необычно теплой ночи и довольно пустых улиц. В столице ночные гуляния в пору моей учебы в Академии были нормой, но что-то изменилось в Городе, раз за всю дорогу обратно мы встречали только уборщиков служащих, полицию и жандармов.
До отправки оставалось не более минут двадцати, когда мы вернулись к поезду. По дороге я обратил внимание, что дворники свое дело сделали хорошо. Покрашенная в два, а то и три слоя стена не выдавала никаких следов надругательства.
На перроне мы не стали задерживаться, а сразу устремились в вагон. Уже пропуская в поезд через свое купе женщин, я обратил внимание на нескольких офицеров в форменной одежде моего департамента жандармерии. Извинившись перед девушками, я поспешил к ним в надежде, что встречу хоть одного из своих товарищей с кем почти три года после школы провел в Академии. Увы, уже подходя ближе и принимая кивки головами, я понял, что никого не узнаю. Но зато один из офицеров, вежливо попросив у меня документы и удостоверившись, что я по праву ношу на гражданской одежде знаки различия чина, вручил мне запечатанный пакет, адресованный именно на мое имя. Я удивленно вскинул брови и старший по чину сказал мне в ответ на невысказанный вопрос:
- Мы собирались перед отправкой посетить ваши апартаменты в поезде и вручить там вам пакет, но вы видно интуитивно догадались, что мы ожидаем именно вас.
Я не стал его разуверять. Приятно когда о твоих способностях думают несколько лучше. Хоть это и опасно, но приятно.
Видя на пакете отметку секретности, я поблагодарил офицеров и, попрощавшись, вернулся в поезд. Заперев обе двери и на улицу и в коридор я распечатал конверт, но вместо ожидаемых инструкция нашел там просто один листок с переливающейся типографской печатью. На листке было от руки вписано, что именно я в период с этого дня и в течении трех месяцев обладаю чрезвычайными полномочиями. Я в праве требовать подчинения мне всего вокруг вплоть до армий и корпусов. Изумлению моему не было предела. Я даже сомневался, поверит ли такой бумаге хоть кто-нибудь. Я понимаю, что я не самого низкого чина, но неужели такие бумаги выдают провинциальным служащим? Но бумага была оформлена абсолютно верно и внизу красовалась подпись Правителя. Коротко и ясно: Инта 4 Тисский Ромуел - Повелитель.
Я, чтобы не выдать своего волнения спрятал бумагу в бумажный пакет с остальными своими документами и постарался думать о чем-нибудь другом. Но даже когда я вроде успокоился и вышел в коридор к попутчикам, оживленно обсуждающим прелести столицы, мою бледность немедленно заметили. Офицеры по своей манере отнесли это к тому, что меня напугала вдова, не отпустившая со мной двух девиц, вызвавших меня как провожающего. А молодые Просту с намеком сказали, что моя бледность вызвана восхищением величием дворца Тисских правителей. Я отшучивался, как мог.
Через полчаса беседы к нам вышли девушки со своей мамой (или воспитательницей) и тепло попрощавшись, заявили, что на следующей остановке - тоже в Столице, но на другом вокзале они сходят, чтобы там же остановится в гостинице и начать решать свои дела. Мы искренне пожелали им успеха, а спустя еще минут двадцать, на остановке, всем вагоном вышли проводить эту славную 'семью'… Офицеры, несмотря на протесты пожилой вдовы, умудрились-таки передать девушкам номер телефона своей базы. Я, правда, сомневался, что они когда-либо созвонятся в этой жизни, но, порозовев, девушки, сказали, что когда им понадобится помощь господ, они будут рады рассчитывать на них. В общем, мило расстались.
Всю ночь пили и играли в 'двенадцать'. Не сказать, что карты надоели, просто решили сыграть и все. Мне везло - кубики катались, как заколдованные и к тому моменту, когда я уже слабо понимал что делаю, у меня в банке скопилось почти мое месячное жалование. Чтобы утешить проигравших и не портить им настроение, я по старой традиции… по которой возврат выигрыша равнозначен унижению, оскорблению и прочему… просто купил на выигранные деньги у господ офицеров две бутылки вина, которые мы с ними и распили. Как мы потом смеялись - вино может стоить дорого, но не столько же! Стюард, которого мы загоняли за ночь, помог мне добраться до постели и раздеться. Только он ушел, как, постучав в дверь, в 'каюту' прошел один из офицеров бесцеремонно голый по пояс и с извинением за то, что так поздно побеспокоил, положил на стол мой кошелек, который я выронил в их апартаментах. Я махнул рукой и поблагодарил офицера. За окном в светлеющем небе мелькали деревья. Незаметно для себя я все-таки провалился в беспамятство.
Не буду описывать расставание с моими попутчиками. Скажу, что меня откровенно жалела даже супруга Просту. Орденская столица была не лучшим местом после прошедших в этом краю трагедий. Остальные, уезжая в умеренный климат севера, искренне мне сочувствовали.
Когда поезд удалился, я направился к ожидавшему моего прибытия ранее заказанному экипажу. Предоставив документы водителю, я сел и машина на удивление тихо завелась и выехала с вокзальной площади. Отметив, что это необычный, а какой-то последней модели экипаж, я с изумлением прислушивался к своим ощущениям от мягкой и неспешной езды.
В Орденском управлении жандармерии меня поручили равному мне по званию следователю, чтобы он ввел меня в курс дел творящихся в затопленных районах. Как мне сообщил вынужденный помощник, затопленные области находятся в четырех днях верхового перехода. Он подробно расписывал, с чем мне придется столкнуться в пути, и очень настойчиво советовал никогда и нигде не расставаться с оружием за горами. Очень был удивлен, что я так мало знаю о географии тех мест. Я даже не знал, что ему сказать на невысказанный вопрос, почему послали меня на это задание. Но следует отдать ему должное, он больше не возвращался к вопросам, на которые я не знал ответа. Послали, значит послали. Доверили, значит именно мне этим и заниматься.
Введение в 'Орденознание' заняло все время до обеда. Когда моя голова была достаточно загружена общими терминами, результатами наблюдений и подсчетом тех или иных утрат, мой помощник смилостивился и пригласил меня в один из неплохих ресторанов недалеко от управления. Мы, не спеша, и обмениваясь мыслями по моему делу, прошлись по улице мимо величественного храма Единого, кому, так или иначе, поклонялись жители Орденских земель. Задержались у памятного камня. Камень, установленный тут же на площади, красовался выбитыми на нем профилями семи славных воинов Морского народа, что с благословления Богов удалились на границу Империи и воздвигли тут новое государств. Кстати, это некрасивое число семь было очень популярно здесь. Даже символ Ордена это круг, олицетворяющий Единого и семь мечей, что лезвиями выходили из центра круга за его края.
Я хмыкнул, когда мой провожатый приложил руку к сердцу и поклонился храму. На меня укоризненно взглянул не только он, но и две девушки проходивших мимо в одежде стражников Ордена. Что мне, кстати, всегда нравилось в Ордене это то, что у них девушки, как и молодые люди, обязаны были нести службу любые свои четыре года от совершеннолетия до сорока лет. Империя могла спокойно спать, когда на ее северных рубежах все население может стать в ружье. Или как говорили злые языки не спать, вообще, по той же причине. В Ордене всего триста тысяч человек по последней переписи. Но Великий Прот с меньшей армией покорил все земли морского народа.
Я извинился за неподобающее поведение, мои извинения были приняты с пониманием и моим провожатым и девушками-стражницами. А могли и пристрелить, подумал я с иронией. Автоматическое оружие здесь было более распространено, чем в центральной части материка. Хотя вряд ли. Ну, кто додумается убить полномочного представителя Инты? Правитель, конечно, не станет устраивать бойню
