Когда двадцатая хилиархия африканцев прибыла к месту построения, встав рядом с галлами, копейщики и пращники уже вовсю приноравливались к рельефу. Расположившись в несколько линий между рекой и холмами, они готовились отразить внезапное нападение римлян, также выстраивавших свои порядки на виду у неприятеля. Но римляне не торопились. Их здесь, в Апулии, собралось очень много. Еще ни разу за два прошедших с начала войны года Федор не видел столько легионов, сгруппированных в одном месте. По всем признакам, Луций Эмилий Павл и Гай Теренций Варрон — два новых консула, недавно избранных сенатом Рима — отважились, наконец, дать Ганнибалу решающее сражение. К тому же, лишь после того, как созвали со всех подвластных земель силы, почти вдвое превосходящие силы великого карфагенянина, до сих пор наводившего на них ужас.
А между тем, весь прошедший после битвы у Тразиментского озера год оказался относительно спокойным. После разгрома римлян Ганнибал, как ни странно, не пошел на столицу государства, хотя дорога была свободна. Вместо этого, он двинулся дальше на юг, направив армию через Умбрию на побережье Адриатики. Поразмыслив, Федор счел это разумным. Рим хорошо охранялся, взять его сходу представлялось задачей не из легких. А люди до предела измотались при беспримерном обходном маневре по горам, лесам и болотам, позволившем армии пунов оказаться в тылу у неприятеля.
Напряженные усилия последних месяцев сказались: в армии Карфагена снова начались болезни. Солдаты страдали от цинги, а лошадей мучила чесотка. Стремительные передвижения Ганнибала не давали людям хорошо отдохнуть, и командующий, несмотря на отсутствие между его армией и Вечным Городом больших сил римлян, решил устроить перерыв в победоносной кампании, чтобы накопить сил для следующего удара.
Кроме того, позади армии пунов находилось еще множество не завоеванных земель, и прежде чем двигаться дальше, требовалось их покорить или переманить их властителей на свою сторону. Едва оказавшись в долине реки По, Ганнибал достаточно легко «завербовал» кельтов, ненавидевших Рим и, похоже, собирался привлечь на свою сторону и остальных союзников Рима. Даже надеялся поднять восстание в средней и южной Италии. Чтобы добиться такого результата, Ганнибал, разоряя римские земли, щадил владения его союзников, а пленных отпускал без выкупа. И скоро это начало приносить плоды.
Разбитые у Тразиментского озера римляне долго не могли прийти в себя и чтобы хоть как-то противостоять Ганнибалу выбрали диктора, отдав ему на полгода всю власть в стране. Диктатором стал Квинт Фабий Максим, прозванный самими римлянами из-за бородавки на губе «Прыщавым».
Стратегия нового диктатора на редкость подходила для осуществления планов Ганнибала. Собрав остатки легионов, Квинт Фабий Максим постоянно следовал за армией пунов на уважительном расстоянии, не решаясь вступить в сражение и почти не мешая ей разорять Италию на глазах римских легионеров, которым запрещалось вступать в бой. Это осторожное движение Фабия за армией Ганнибала абсолютно не нравилось ни его офицерам, жаждавшим реванша, ни сенаторам, поставившим на диктатуру, но вполне устраивало великого карфагенянина, несколько раз пытавшегося вызвать Фабия на открытое столкновение. А тот постоянно уклонялся.
Так, без особых событий, прошло много месяцев, в течение которых Фабий смог выиграть время для Рима, немного оправившегося от постоянных поражений, заработал обидное прозвище «педагог Ганнибала»[34] и оставил свой пост, передав власть новым консулам.
Повсеместно среди подданных Рима началось брожение, то одна, то другая область отпадала от него, присягая на верность Карфагену. И все это Федор наблюдал целый год, практически беспрепятственно передвигаясь по землям средней и южной Италии вместе с армией пунов.
Но победы его радовали не особенно сильно. Пребывая в состоянии непрерывной войны, он не переставал думать о Юлии. Он так и не доставил финикийскому полководцу ценного пленника, сенатора Марцелла. Рейд на Арреций закончился бесславно.
— Что ж, — решил Ганнибал, выслушав рассказ Федора о внезапно подошедших легионах, — на войне бывает все. Склады с припасами ты поджег. Это уже хорошо. А с Марцеллом мы еще встретимся.
И так же, как Ганнибал хотел снова повстречать своего противника-сенатора, Федор истово мечтал увидеть его дочь Юлию. Но за весь минувший год у него так и не выпало подходящего случая. Армия Карфагена постоянно перемещалась по Италии, терроризируя подданных Рима, а на Федоре лежала теперь ответственность не за три десятка разведчиков или даже сотню человек, а за тысячу двести душ, организованных в спейры. По российским меркам его прошлой службы, он находился теперь в ранге командира полка. На короткой ноге он сошелся с Атарбалом и практически не вылезал из штаба африканцев. Ганнибал частенько отправлял его прославленную двадцатую хилиархию в рейды по различным районам Италии, где вдруг появлялись отдельные отряды римлян.
Сам Федор в разведку теперь не ходил, все больше посылал других, хотя в душе и страдал от этого. Больших сражений давно не случалось, и жизнь стала не такой куражной. Командиром седьмой спейры он назначил своего друга Урбала, а помощником Летиса. Их же, по старой памяти, и отправлял в разведку по римским владениям, как самых проверенных людей. Но о своей главной цели — разыскать Юлию — он не забывал ни на миг. Федор до такой степени подчинил свои действия этому стремлению, что сам допрашивал пленных римлян о местонахождении сенатора Марцелла и с той же целью засылал разведчиков в отдаленные города и деревни, не имевшие к военным действиям никакого отношения.
Урбал и Летис давно заметили, что с их другом что-то происходит. И однажды Федор открылся им, рассказав о своей давней страсти к дочери римского сенатора и о том, что у нее уже должен родиться ребенок. И, возможно, даже от него.
— Так вот зачем мы тогда напали на Арреций, — закивал головой Урбал. — Теперь мне все ясно. А я-то думал, почему ты бежишь за колесницей и кричишь не «Марцелл, остановись!», а совсем другое имя. Сам Марцелл тебе был, оказывается, и не нужен.
— Ты чего, Федор, в Карфагене никого не мог найти? — бестактно поинтересовался Летис.
Федор молча развел руками, мол, «судьба».
— А она хоть красивая? — углубился в тему здоровяк.
— Друзья мои, — улыбнулся Федор, испытавший облегчение от того, что может хоть кому-то поведать свою тайну, так давно терзавшую его сердце, — если бы вы ее видели!
— Ладно, — кивнул рассудительный Урбал, чувствуя, что его друг безнадежен. — Только ты не забывай, что она римлянка, а мы солдаты Карфагена, которые скоро возьмут Рим. Не рассказывай больше никому об этом, мало ли что, а мы с Летисом будем молчать.
Сказав это, Урбал посмотрел на друга.
— Могила! — рявкнул здоровяк, хлопнув себя кулаком по груди, и добавил. — Только что же ты дальше собираешься делать? Она ведь дочь нашего врага.
— Не знаю, — честно ответил Федор. — Сначала хотел бы ее увидеть. Поговорить. А там что-нибудь придумаю.
Друзья замолчали.
— Нам пора. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — прервав затянувшуюся тишину, Урбал встал и направился к выходу из шатра, увлекая за собой Летиса. Но, обернувшись на пороге, бросил:
— Если что, можешь всегда рассчитывать на нас, Федор.
Летис, уходивший последним, снова ударил себя кулаком в грудь, отчего панцирь на нем издал металлический звон, и исчез за пологом шатра.
А буквально за день до предстоящей битвы, разведчики Федора привели к нему в шатер пленного римского офицера. Тот оказался морпехом из римского флота, прикомандированного к легионам Варрона и Павла. Этот флот по приказу консулов блокировал близкое побережье, чтобы к нему в решающий момент не подошли корабли карфагенян.
Офицер происходил из морских союзников Рима и за обещание оставить ему жизнь рассказал, что Марк Клавдий Марцелл, все последнее время возглавлявший пятый легион Сицилии, недавно переведен в Остию на должность претора и теперь командует флотом. А его дочь, жена трибуна Памплония, недавно родила в Риме сына, не очень-то похожего на отца. Об этом сплетничали многие. Сам Памплоний вскоре после рождения сына отбыл в Тарент, наращивающий силы, чтобы противостоять возможному нападению Ганнибала.
