Империя наносит ответный удар

тысяч полновесных имперских рублей, которые скопились на счету у каждого из нас?

Ответом ему было молчание. Когда пауза стала совсем уж невыносимой, Песец вновь заговорил — тихо, размеренно, спокойно:

— …И некий из вельмож рязанских по имени Евпатий Коловрат был в то время в Чернигове с князем Ингварем Ингваревичем. И услышал о нашествии зловерного царя Батыя, и выступил из Чернигова с малою дружиною, и помчался быстро. И приехал в землю Рязанскую, и увидел ее опустевшую, города разорены, церкви пожжены, люди убиты. И помчался в город Рязань, и увидел город разоренный, государей убитых и множество народа полегшего: одни убиты и посечены, другие пожжены, а иные в реке потоплены. И воскричал Евпатий в горести души своей, распаляяся в сердце своем. И собрал небольшую дружину — тысячу семьсот человек, которых бог сохранил вне города. И погнались вослед безбожного царя, и едва нагнали его в земле Суздальской, и внезапно напали на станы Батыевы. И начали сечь без милости, и смешалися все полки татарские. И стали татары точно пьяные или безумные. И бил их Евпатий так нещадно, что и мечи притуплялись, и брал он мечи татарские и сек ими. Почудилось татарам, что мертвые восстали…

Песец сделал короткую паузу, взболтал остатки кофе, залпом допил и продолжил:

— …И едва поймали татары из полка Евпатьева пять человек воинских, изнемогших от великих ран. И привели их к царю Батыю. Царь Батый стал их спрашивать: «Какой вы веры, и какой земли, и зачем мне много зла творите? Ведь мало же вас, и все одно все здесь поляжете». Они же ответили: «Веры мы христианской, земли рязанской, а от полка мы Евпатия Коловрата. А и поляжем мы, да и с радостью, потому как поклялись мы землю рязанскую беречь, а не сберегли. И потому нет нам мочи клятвопреступниками жить…»

Пестрецов замолчал. Некоторое время в офисе Казимежа висела напряженная тишина, а затем Родим вновь заговорил:

— Так вышло, что из всей роты Горностаев выжили только мы трое. Мы знали, что идем на смерть. Но что значила наша смерть по сравнению с тем, что мы должны были совершить? И вот… все они — мертвы. А мы живы и… не смогли.

В офисе вновь установилась тишина, а затем Лось глухо произнес:

— Это нечестно. Я в этом не виноват.

Песец горько усмехнулся.

— Ты это кому говоришь — мне? Знаешь, сколько раз я сам валялся без сна, напряженно размышляя, что было бы, если бы я повел вас через третью вентиляционную шахту, или как все сложилось бы, если бы Клык не попер через лифты, а обошел их по внешним транспортным пневмотрубам… Только все зря. Никто из нас ничего себе не доказал…

Витковский пожевал губами. Спросил сумрачно:

— И что из этого?

Родим вздохнул.

— Да в общем-то ничего. Просто он дает нам еще один шанс. На то, чтобы перестать жить клятвопреступниками.

— Перестать жить?.. — горько усмехнулся Лось.

— Может, и так, — кивнул Песец. — Риск очень большой. Но сам понимаешь, если бы все было просто, это не был бы такой шанс. И я не собираюсь его упускать. А ты… как хочешь. — Он поднялся. — Мы вылетаем завтра, рейсовым, на Талгол. Был рад тебя повидать.

Он протянул руку, и Лось с некоторой заминкой ее пожал.

— А кофе у тебя действительно превосходный, — сказал Пестрецов. — Как в старые добрые времена.

Резко развернувшись, он вышел из офиса.

На улице едва поспевавшая за ним Рысь, все это время шагавшая молча, внезапно произнесла:

— Кажется, я наконец поняла.

— Что? — удивился Родим.

— Почему он прислал послание именно тебе…

На следующее утро они стояли в терминале космопорта Войтылы, бездумно глядя через толстые панорамные окна на взлетно-посадочную полосу.

— О нем думаешь? — поинтересовалась Рысь, положив ладонь на руку Пестрецова.

Родим поморщился.

— Жаль, — произнес он. — Я на него очень рассчитывал. Но это действительно его личное дело.

— Вдвоем нам будет совсем трудно. Придется привлекать кого-нибудь со стороны.

— Ничего страшного, справимся. — Песец усмехнулся: — В первый раз, что ли? Подразделение Горностаев боеспособно, пока жив хоть один боец.

Объявили посадку. Они уже поднимались в погрузочную галерею, когда на другом конце терминала показалась мчащаяся со всех ног плотная рослая фигура. Рысь тронула Пестрецова за предплечье. Тот обернулся, посмотрел в зал.

Остановился.

Спустя минуту Казимеж, взлетевший вверх по эскалатору, тяжело дыша, притормозил рядом с ними и возмущенно замахал руками:

— Пся крев, вы что же себе думаете! У меня бизнес, обязательства… у меня люди, клиенты, которые на меня рассчитывают! Я же не мог вот так все бросить!

Песец кивнул:

— Точно, не мог. Ты ведь из нашей команды, а значит, человек ответственный.

— Всю ночь мотался, — буркнул Казимеж, старательно изображая недовольство, — пришлось даже метнуться гиперзвуковиком на восточное побережье. Едва успел вернуться…

— Ну так успел ведь, — рассмеялась Рысь и обняла Лося.

Витковский больше не имел сил показательно дуться и заулыбался во всю пасть. Глядя на них, усмехнулся и командир…

Глава 7

Этот тип появился сразу после сиесты. Джек Киприади, хозяин охранного агентства, отчаянно зевая, как раз выбрался из комнатки отдыха позади своего офиса, где дремал после обеда. Последнее время работы было слишком много, и Джек катастрофически не высыпался. На прошлой неделе, к примеру, ему пришлось потратить слишком много сил и нервных клеток, чтобы уладить неприятности с Красавчиком Хуаресом, которого даже трое ребят из агентства Киприади не сумели уберечь от обманутого мужа одной из его новых подружек. Рогоносец, правда, воспользовался услугами конкурирующей фирмы, так что против Красавчика, кроме него, вышли еще шестеро с бейсбольными битами. В результате Хуарес попал в больницу, а Киприади — на бабки: хоть Красавчик и был обычным брачным аферистом и жиголо, в криминальных кругах Тахомы, столицы Талгола, связи у него оказались неплохие. Все защищавшие его ребята уволились сразу после инцидента: естественно, им не понравилось, что на них повесили всех собак, хотя они защищали клиента до последнего и не оказались рядом с ним на больничной койке только в силу своей хорошей специальной подготовки. Однако кому-то так или иначе