— Да у вас тут везде много воды. И везде много качагов. Ты не мог бы конкретнее? Может, ориентир какой-нибудь?
Конечно, обо всем этом следовало поговорить еще на земле. Но Эстерсон так увлекся приготовлениями...
— Чахчон здесь. — Сирх ткнул морщинистым, с белой волосистой порослью возле суставов пальцем в серо-голубой монитор, изрезанный узорами линий. Там светилась карта местности.
— Тысяча двести километров?! Ничего себе! Ты же говорил, это близко! Зачем нам лететь в такую даль? Мы согласны посмотреть какой-нибудь город сирхов, все равно какой! Не обязательно Чахчон!
— Но Чахчон самый лучший! Чахчон — священный! — веско сказал сирх и по цветовой гамме его шерсти Эстерсон понял, что сирх до глубины души уязвлен безразличием своих друзей. — Сегодня ночью мой друг и учитель Качак-Чо послал вежливое приглашение двум бесцветикам. Послал тебе, послал Полине. Качхид сказал, что мы приедем втроем!
— Но каким образом твой друг послал нам приглашение?
— Радио — это игрушка. Добрые сирхи не играют в игрушки.
— Ты изъясняешься загадками. Если можно, поясни.
— Мой учитель послал свое приглашение при помощи своей головы. Я получил его при помощи моей головы, когда спал. Что тут пояснять?
— А-а, телепатия... Так бы сразу и сказал. А насчет игрушек... Ведь, я слышал, у вас, у сирхов, есть даже самодвижущиеся паровые экипажи!
— Экипажи есть у умных сирхов, — уточнил Качхид. — У добрых экипажей нет!
— А что, разве умные сирхи не бывают добрыми? — шутливо осведомился Эстерсон.
— Спроси у Полины, она знает.
— Ничего я не знаю, — простонала Полина, не открывая глаз. Эстерсон понял — Полине сейчас не до дискуссий.
— Стыдно быть такими невежами! — Сирх сжал свои потешные лапки в еще более потешные кулачки и гневно раздул ноздри. — Ладно... Расскажу тебе. Сирхи бывают умные и добрые. Умные, как бесцветики, строят игрушки из железа, играют ими.
— А добрые?
— Добрые играют игрушками, сделанными из снов и фантазий! Умные сирхи живут на Севере. Добрые — на Юге. Они не дружат.
— Напрасно. На месте добрых сирхов я бы дружил с умными. Как показывает история моей цивилизации, когда умные злятся на добрых, они иногда делают ужасные вещи. Например, изобретают грозное оружие. Иногда настолько грозное, что оно способно стереть всех добрых с лица земли! Мораль: добрым следует бояться умных.
— Это у вас! — беспечно отмахнулся Качхид. — У нас, сирхов, умные с Севера боятся добрых с Юга больше, чем добрые умных!
— Вот как? — Удивление Эстерсона было неподдельным, уж больно все сказанное шло вразрез с его жизненным опытом.
— Да! Кача устроила так, что если добрые сирхи разозлятся на умных, они смогут уничтожить их без всякого оружия! В давние времена такое случалось.
— Очень интересно!
— Да, да случалось! Бывает, что добрые сирхи становятся злыми. Но быть злыми долго они не умеют, им становится невмоготу. Болит спина, болит хвост, быстро-быстро стучит сердце. От зла добрые сирхи болеют. Чтобы выздороветь, они выбрасывают из себя зло. Иногда это выброшенное зло случайно попадает в головы умным сирхам. Тогда зло затапливает головы умных, как наводнение. И в этих головах ни для чего не остается места. Ни для радости, ни для ума! Когда умные перестают находить радость в своих играх, они умирают от тоски. Или начинают убивать друг друга, чтобы было не так скучно... Однажды так умерло восемьдесят восемь тысяч восемнадцать умных сирхов!
— Честно говоря, похоже на сказки,— заметил Эстерсон, обращаясь по преимуществу к Полине. — Как думаешь, а?
— Он говорит правду, Роло. Не знаю, что там насчет зла в голове, но я своими глазами видела, как умные привозят добрым своего рода дань — в основном продукты своего мануфактурного производства, — отозвалась обессиленная Полина. — И действительно привозят! А добрые только улыбаются поощрительно. Дескать, давайте-давайте, несите, да побольше. Не то мы за себя не ручаемся! Как выбросим свое зло прямо вам в головы!
Всю оставшуюся дорогу Полина молчала. Зато Качхид трещал без умолку, живописуя город добрых сирхов Чахчон. Из его рассказа Эстерсон узнал про инопланетную цивилизацию разумных котов- хамелеонов больше, чем за все предыдущие месяцы на Фелиции. Впрочем, раньше он был уверен, что и знать-то о ней особенно нечего.
— Название Чахчон очень старое. Оно означает Город Беременных Самок. Я уже рассказывал тебе, бесцветик Роланд, что беременные самки не живут с самцами. У нас самки вообще не живут с самцами никогда! Мы не такие, как вы. Ты спрашиваешь про любовь? Мне знакомо это слово. Но мы понимаем его по-другому. У нас любовь бывает только три раза в жизни. Больше не бывает. Правду сказать, даже три раза бывает не у всех. Обычно только один. Или два. У меня в жизни любовь была три раза. И все три раза я выращивал детеныша. Я очень много видел в этой жизни! Вы, бесцветики, сказали бы, что у меня было три жены. Когда приходит любовь, мы сходимся. Мы любим друг друга с утра до вечера. А потом твоя любовь уходит, твоя самка уходит... Она возвращается, только когда маленький сирх уже родился. Твоя самка оставляет маленького тебе и ты воспитываешь его. А потом он тоже уходит. И так пока не придет новая любовь... Качхиду не нравится любить.
— Интересно, почему?
— Когда любишь, хочешь обнять небо. А потом — любовь уходит и уносит с собой небо. Без неба на земле плохо. Сначала ничего не хочется, иногда даже хочется умереть. А потом тебе приносят маленького. Приходится заботиться. Доставать еду...
— В принципе у нас, у людей, что-то похожее. Насчет неба, — покачал головой Эстерсон.
— Нет! Нет! У вас все не так! Я смотрю на бесцветиков и радуюсь за вас! Ваш сезон любви длится гораздо дольше нашего!
— А сколько длится ваш?
— Три дня. Иногда пять. Это если любовь очень-очень сильная!
Эстерсон не удержался от ироничной улыбки. Он-то ожидал услышать по меньшей мере о трех месяцах! Да и как быть со страстью Качхида все преувеличивать? Если он говорит, что утром видел в море десять гигантских дварвов, это скорее всего значит, что видел одного средней величины. Если утверждает, что учился выплясывать Танец Героя тридцать месяцев, значит, скорее всего речь идет о трех неделях. Но что останется от трех дней Сезона Любви, если поделить их на «коэффициент брехливости» Качхида?
— Знаешь, Качхид... Мы, люди, очень медленные существа. Мы не успеваем полюбить друг друга как следует за три секунды. То есть, я хотел сказать, за три коротких дня!
— Давай не будем говорить о любви, летающий Роланд. Когда я говорю о ней, внутри у меня становится холодно, как в логове у дварва! — вздохнул сирх. — Лучше поговорим про Чахчон... Я уже сообщил тебе, что раньше там жили беременные самки умных сирхов? Так вот, потом им там надоело. И они ушли на запад, в горы. В горах гораздо труднее строить города, а умным сирхам нравятся всякие трудности. А потом в Чахчон пришли добрые сирхи. И сделали там все как надо. В центре они сделали жертвище. Там мы до сих пор приносим жертвы Лесу. Возле этого жертвища в стародавние времена посадили первый качаг. Этот качаг и до сих пор растет там! Он способен обеспечить вкусной качей десять тысяч сирхов!
— Действительно десять тысяч? — переспросил Эстерсон.
— Ну, может, и не десять тысяч... Но тысячу сирхов — точно! Этому качагу мы кланяемся в начале каждого Сезона Еды... Мы разговариваем с ним! А он — с нами. Обычно он ругает нас. Нам это не нравится, но это справедливо. Качаг носит имя Говорящий Верное. Листья этого качага имеют желтый цвет. Они очень ценятся у сирхов. Почти так же, как у бесцветиков деньги! Рядом с Говорящим расположен мавзолей «рикуин». Это очень священное место! Слово «рикуин» как раз и значит «священное место»!
— Наверное, там похоронен основатель города? — предположил Эстерсон, влекомый общими
