тройку обзорных витков над Фелицией. Но ведь и комиссию понять тоже можно было! Чем быстрее русские получат подтверждение манихейской версии событий, тем лучше...
Но с другой стороны: безопасность корабля и самой комиссии! А вдруг что? А если злокозненные манихеи еще каким-то корытом разжились и лишним ядрён батоном, да как влепят с орбиты по «Хозяину»?
И тут, словно беспокойный бес тревоги, одолевавший Белоярова, обрел собственный голос, прозвучал вызов от вахтенного офицера.
Поскольку оба в свое время учились на Земле, то в служебной обстановке по привычке переходили на военный жаргон Директории и звания использовали обычные, российские. При этом Белояров ловил себя на мысли, что родной язык начинает звучать для него как иностранный, будто польский али другой басурманский.
— Тащ командир, наблюдаем орбитальную цель. Орбита 242-11, текущая наклонная дальность 330. Скорость отвечает пассивной орбитальной. Оценка по размерам: тральщик, монитор, фрегат, эскадренный буксир.
— Понял... Госпринадлежность?
— Неопознанная. Ответ на запрос «свой-чужой» не поступил.
— Техническая активность?
— Отсутствует... Нет, секундочку... Есть слабый сигнал! Сигнатура отвечает клонскому флуггерному радиовысотомеру 3-5.
— Так это флуггер? Как мы его могли взять радарами из такой позиции?
— Не знаю...
— Но радиовысотомер точно клонский?
— Да.
— Объявляй боевую тревогу. Сбивай любой объект, который появится в зоне безопасности 200-200. Я сейчас спущусь... Нет, погоди: попробуй связаться с ним на международном канале.
Белояров чуть помедлил.
Сбывались его худшие опасения: окрестности Фелиции оказались вовсе не столь пустынны, как уверяли клонские члены комиссии.
Если сейчас отдать приказ о взлете, «Хозяин» будет в космосе только минут через сорок — на посадке эти фрегаты сильно перегружают дейнекс-камеру, требуется тройная продувка...
Возможности ведения боя из наземного положения — довольно ограниченные...
Перед тем как направиться к двери, он бросил последний взгляд вниз. Там по летному полю космодрома, заслышав зов тревожного ревуна, к «Хозяину» трусила перепуганная комиссия. Клонский капитан-лейтенант уверенно обгонял русского майора.
«Ничего-ничего, пусть пошустрят».
Боевая рубка называлась таковой только в дань традиции, а в действительности это была двухъярусная бронированная цитадель в недрах корпуса. От обзорного мостика путь туда лежал неблизкий, несмотря на наличие скоростных лифтов.
Поэтому, когда Белояров спустился из поднебесья, вслед за ним в рубку ввалился тот самый быстроногий клонский капитан-лейтенант, которого он видел бегущим по летному полю.
— Почему посторонние в рубке?! — рявкнул Белояров.
— Почему тревога? — ответил клон вопросом на вопрос. Он говорил с сильным акцентом на русском языке, позабыв о своем «Сигурде».
— Тащ командир, на международном канале не отвечает, — некстати доложил вахтенный.
Клона тем временем взял за локоток один из операторов.
— Нельзя вам здесь. Пойдемте, пойдемте.
— Кто атаковать? — не унимался клон.
— Ладно, отпусти его,— внезапно сменил гнев на милость Белояров. — На орбите что-то есть. Мы полагаем, ваш звездолет. Или флуггер. Или и то и другое. Ответчик молчит, пытаемся с ним связаться.
— Я могу, — безапелляционно заявил клон. Но, оценив смелость своего заявления, неловко улыбнулся и добавил: — Пробовать.
— Ну пробуй. Иван, помоги ему, — приказал Белояров связисту.
Капитан-лейтенант пробовал минут пятнадцать, так и этак.
Один раз был получен ответный сигнал открытой сессии, по которому удалось опознать абонента: гидрофлуггер типа «Сэнмурв». Но сигнал тут же исчез — будто бы неизвестный пилот полностью обесточил всю консоль связи.
Затем цель скрылась за диском планеты.
И больше не появилась. Вышло расчетное время витка, но на орбите 242-11 радары «Хозяина» больше не фиксировали никаких объектов.
Не было их и на других орбитах, доступных обозрению.
Белояров вздохнул с облегчением и засел за донесение для Звездоплавательного Приказа.
Комиссия вернулась к работе.
Часть вторая
Глава 1
ОЧЕНЬ ВАЖНЫЙ ТОВАРИЩ
— А вон там, Таня, я ел курицу. Двадцать шестого февраля сего года.
— Курицу?!
— Да. Это было как сон. Даже и не знаю как сказать иначе. Именно: сон о том, как некий лейтенант Пушкин съел курицу.
— Где же вы ее взяли?!
— Она сама взялась... Помните, я вам рассказывал, как Ферван бросил меня умирать посреди безводной пустыни? Так вот, я решил пешком возвращаться в лагерь. Примерно в этом самом месте я вышел к каньону. Сел покурить. Потом случайно оглянулся — смотрю, курица! Я пробовал ее поймать, у меня ничего не получалось, а потом ее убило пробоем. И притом очень удачно: птица не разлетелась пеплом по ветру, но превратилась в курочку-гриль. Словно в микроволновке полежала.
— Пробой? Ах, ну да, помню... Что-то вроде молнии.
Специальные объяснения насчет пробоя Тане теперь не требовались. Потому как сведения о наиболее распространенных аномалиях Глагола были получены ею от меня и... от Фервана Мадараспа!
С того дня, как мы с Таней сказали «да» в кабинете генерал-майора Колесникова, прошло пять весьма насыщенных недель. Впрочем, какие еще недели бывают на войне? Даже если тебя выдернули из боевой части и переместили в закрытый учебный центр — все равно не очень-то заскучаешь.
«Учебный центр» звучит гордо. Сразу представляются полигоны, казармы, громоздкие тренажеры боевой техники, стрельбища, просторные залы, заставленные муляжами «боевая машина десанта в разрезе». И — обязательно! — спортплощадка с лестницами, турниками и парашютной вышкой.
Это верно — для нормальных «учебок». Мы же в компании множества армейцев, военфлотцев и ученых проживали на казарменном положении и проходили занятия в двух подземных многоэтажках. Многоэтажки эти находились под руинами складов по соседству с Территориальным Управлением ГАБ в том же самом
