посадить — в его спасконтейнер.
— «Собачий ящик»? — любезно уточнил Норм.
— Совершенно верно. А я с
— Одну секунду, командир, — сказал голос, образованный эхом, и не успел Брюс восхититься, как по всей станции погас свет. — Вот так. Сейчас им немного не до вас будет. С автономными источниками я уж ничего поделать не могу, не обессудьте, братцы.
— Ты это, — строго предупредил Назгул, — с реактором особо не балуйся.
— Я не с реактором, Первый, что ж я, совсем того? Я по отсекам линии вырубаю. Случайным образом, пусть побегают. Сейчас включу вам аварийку. Нате.
Обычно, чтобы поставить на место батареи, требуются два техника, но Норм на лабораторном подъемнике управился один. Сперва снарядили Назгула под его же чутким руководством, потом другую Тециму, пользуясь им как образцом.
— Связи у тебя нет, — тем временем инструктировал он сына, прерываясь только на «нет, синий туда, неужели трудно запомнить!». — Навигационные системы не действуют. Пойдешь на одной визуалке. Все, что надо, я скажу Кириллу сам, а он тебя лучом подхватит. Компенсатор тоже на тебя не настроен, потому поворачивай плавно и избегай резких торможений. Да, теперь все правильно. Не будем медлить.
Норм забрался в спасконтейнер бывшей Тецимы Виллема, надел шлем и включил подачу пены. Двигаться в резинообразной субстанции после того, как пена застынет, он не сможет, но по крайней мере не сломает себе шею во время полета. Вопрос доверия к пилоту в такой ситуации стоит как никогда остро: обычно спасконтейнером истребителя пользуются, когда иного выбора нет. Брюс, цепенея от ответственности, а еще — от неуемного восторга, сел на место пилота, кое-как напялил взрослый компенсатор и опустил колпак.
— Виллем, — сказал Назгул. — Я не знаю, увидимся ли еще. Я тебе больше не командир, но выслушай один совет. Они будут обращаться с тобой так, как ты будешь обращаться с ними, Да, я знаю: невозможно представить себе магнит такого размера, чтобы вышибить тебя из занимаемого тела. Но этот меч — обоюдоострый. Ты не сможешь покинуть Шебу. Ты заперт в ней, как в смертном теле. Изгнать тебя они не смогут. Постарайся не навести их на мысль, что единственный способ избавиться от тебя — взорвать станцию. Мне будет жаль. Ты понял? Люби людей, Второй. А сейчас открой мне ту дверь.
Назгул сиганул в шлюз, как пчела в леток, не промахиваясь. Людей в лабораторном ангаре не было, а потому Биллем не стал морочить себе голову, выравнивая давления, а попросту открыл оба люка — наружный и внутренний. Брюс кое-как вывалился следом, и космос оглушил его. Но ненадолго. Отец ждал, зависнув неподалеку. Качнул стабилизаторами, что означало «поторапливайся». Связи нет, но такие случаи не столь редки» а потому в ВКС существует огромное количество дублирующих сигнальных систем. Самая простая из них — изъясняться пилотажем.
Встали в пару и пошли прочь, куда — один Назгул знает. Сейчас, наверное, как раз пеленгует транспорт, который нас заберет. О! Кажется, я его даже вижу! Мерцающая звездочка градусах в пятнадцати от курса, смещающаяся относительно прочих звезд. Теперь и сам справлюсь.
А судя по всему — придется! Ведущий ни с того ни с сего отвалился направо и повернул назад. Брюс только задумался, следует ли ему идти прежним курсом или попытаться повторить это непередаваемо изящное движение, но трасса переливчато-голубого огня, прошедшая неподалеку, мигом вразумила его.
Привет от плазменной пушки!
Как вышли со своей базы два звена перехватчиков, осталось загадкой, но беглецы не стали ее решать. Скорее всего, взорвали запорные механизмы шлюзов. Норм оказался тысячу раз прав: унося с собой чан- капсулу с продуктом, они похищали уникальную технологию, и теперь их пытались остановить любой ценой.
Два звена, разделившись, пытались охватить беглецов в клещи. Их восемь. Нас, как в песне, — двое. Пространство было насыщено огнем, и Брюс на некоторое время утратил ощущение верха, низа, нрава, лева и, что самое огорчительное, — направления.
К тому же — проклятье! — он был глух и нем.
Назгул, естественно, старался за двоих, и то, что он вытворял, пытаясь отсечь от Брюса обе атакующие стороны, превосходило возможности даже компьютерной мультипликации. Честно говоря, Брюс не очень-то мог отличить своих от чужих в мешанине трасс и изредка — плоскостей. У них тоже Тецимы, наши старые, пятые. К удивлению Брюса, в прицеле они виднелись не легко узнаваемым четким контуром, как в игрушке про ту войну, а светящейся расплывчатой точкой, по размеру такой же, как приближающийся транспорт Кирилла. Что значило — они намного ближе. Ага, и вот оно что — они летают парами! Мы не можем себе этого позволить.
Единственное, что он мог сделать, — лететь прямо и как можно быстрее. Кирилл увидел бой, он торопился к ним, мерцающая звездочка его дюз становилась все ярче, а Брюс, вцепившись в ручку, думал о ветре.
Очень сильный ветер Нереиды, и вибрация, которой корпус отвечает на его порывы. Три счета на вдох, три — на выдох. Или не три. Чувствовать надо. У ветра есть ритм, и есть ритм у металла.
Человек, жмущий на гашетку с той стороны, тоже подчинен своему внутреннему ритму. Возможно, в голове его звучит какая-то музыка, мотивчик... барабанная дробь или джазовая синкопа. Что-то веселенькое, судя по частоте трассы.
Чувствовать надо!
Брюс почувствовал и вошел в противофазу. Для этого, правда, пришлось пожертвовать линейностью движения, что немедленно аукнулось в компенсаторе, настроенном по медицинской карте взрослого мужчины. Глазные яблоки вдавились в череп, язык тяжело лег во рту и, кажется, распух, щеки потекли вниз, будто сделанные из сырого теста. А веки! Сколько весят веки при этих «же»! А есть еще вираж, когда правый глаз стремится вперед, а левый притормаживает?
Кто-то думает, будто в наших генах записано, что мы ловим неземной кайф от такого вот аттракциона. Не было ли у нас: в роду сумасшедших?
— Что тут у вас происходит? — орал Кирилл, видя перед собой бушующее море огня и с ощущением собственного идиотизма устремляясь в самую его середину.
— Открывай шлюз, — отрывисто приказал Назгул. — Бери ту Тециму. Там Брюс.
— А ты?
— Нет времени! Хватай его и прыгай, я прикрою. Нынче все грамотные, чихнуть не успеешь — дюзы разнесут.
— Я тебя не...
— Не валяй дурака!
— Меня твоя жена сожрет.
— Молчи и исполняй. За пятнадцать секунд до прыжка дашь мне отсчет. Я пойду снаружи.
Есть ли на свете что-то холоднее решимости? Я в самом деле надеюсь, что мозаика сложится, если ее как следует потрясти: несколько лет теоретической физики, топология многомерного пространства, электромагнитные свойства инверсионного следа, остающегося за кораблем, уходящим в прыжок?.. Кроме как на опыте все равно не проверить К тому же другого выхода нет.
— Десять... девять.
Это целая вечность — пятнадцать секунд. Но я действительно не знаю, как это будет. Есть только подозрение... уверенность.
Боль!
Мы так и не поняли, каковы механизмы боли у существа, в теле которого нет ни единого нерва. Кристаллическая решетка металлопласта заменила нам нервную клетку. Чему там, скажите, болеть?
Его вывернуло наизнанку, а потом словно разорвало на куски, на мельчайшие молекулы, каждой из которых предоставлено было парить в одиночестве и отчаянии, затерявшись в пустых пространствах немыслимых измерений, где ходят корабли, спрямляя путь от звезды к звезде.
Я почему-то думал, что там темно. Ничего подобного. Ослепительный белый свет, в котором понятия и
