– Нервы сгорели, – ухмыльнулся Иван. – Сердце лопнуло. Бывает.
Сдернул с ката капюшон, сорвал зеркальную маску, отшвырнул. Лицо ночного палача показалось смутно знакомым – хищное, породистое, с печатью жестокости в линии губ. Кто именно, узнать не смог. Еще один привет из туманного прошлого?
– Осторожно, – имяхранитель бережно снял Палому с импровизированной дыбы.
Несчастную немедленно вывернуло наизнанку. Но и тут женщина осталась женщиной – повернулась к Ивану спиной, чтобы не было видно.
– Ты удивишься, но ничего нового не спрошу. Где Анатолий?
– В Никорнасе… у стариков.
– Идти сможешь? Полная луна… Так, я угадал? Парк?
Ночь. Площадь. Луна. Парк. Печальный синий свет.
Молчали аттракционы, погруженные в гулкий сон. Потерянно стояли качели, дремали воздушные лодки. Лишь центральная карусель возмущала царство покоя. Нет, она тоже стояла на месте, но из-под ее разноцветного шатра слышался веселый детский смех, и таки что-то вертелось. Ребенок, непоседливый малыш, сам носился по дощатому кругу между лошадок, слонов и оленей. Он бегал по кругу, висел на канатах, «скакал» на лошадках и оленях. Горланил ребячьи песенки и ничего не замечал вокруг.
С северной стороны в парк вошла странная процессия – четверо и один. Четверо людей, пятый – ноктис. Серебристый до синевы, отрешенный и как будто слепой. Он смотрел в никуда, в дали дальние, непостижимые простым смертным. Смотрел сквозь людей и предметы, и не было преград его взору. Восхитительно круглая луна глядела вниз с печальной улыбкой, будто извиняясь за этот мир, безжалостный и справедливый до отвращения.
Люди отступили в тень. Ноктис остался на крошечной площади между тремя аттракционами. Отчетливо контрастный в лунном свете, серебристо-черный, он недвижимо стоял посреди парка. Лишь кадык время от времени перекатывался по худой жилистой шее.
Малыш, не обращая на странных посетителей никакого внимания, продолжал без устали носиться между лошадей, слонов и оленей, и больше ничто не нарушало первозданной тиши. До тех пор, пока из лунного круга, прямо из ночного серебристого марева не выткались две снежно-жемчужные тени. Еще мгновение назад их не было, но вот они уже легко трусили вперед. Словно грань света и тени на миг приподнялась, впуская в подлунный мир призрачных тварей.
Старый ноктис что-то почувствовал, медленно обернулся. Да так и остался стоять вполоборота назад. Мог оборотиться легким облаком и унестись отсюда на крыльях ветра. Мог стать серебристым ветерком, но… замер на месте и даже попытки не сделал убежать. Он знал, что ему – пора.
Однако стоило горгам приблизиться к нему на расстояние решительного броска, как с четырех сторон появились люди и громкими криками отогнали хищников от жертвы. Белоснежные звери ушли недалеко, благо никто их не стал преследовать. Остановились, развернулись и медленно двинулись назад, полыхая красными языками в пастях. И снова громкие голоса, стук, снова фиаско. В схватку люди не вступали, просто отгоняли зверей подальше криками и бряцаньем оружия. Но всякий раз горги подходили ближе и ближе. Наконец осмелели настолько, что решились одновременно полоснуть жертву зубами.
Их отогнали и на этот раз. Однако горги, вкусившие жемчужной крови и основательно разозленные, не подумали уходить. Распаленные хищники, больше не обращая внимания на помеху, ринулись рвать, полосовать и кромсать. Бой закипел по-настоящему. Клочья серебристой шерсти повисли в воздухе, брызги жидкого перламутра из ран лунных псов окропили все вокруг. Забыв обо всем на свете, кроме близкой добычи, звери упрямо продирались через стальной частокол к вожделенной цели. Однако силы были неравны. Рыча и поскуливая, лунные звери отступили. Им не дали уйти туда, откуда они появились. С трех сторон их теснили молчаливые люди.
Путь для отступления оставался один – к карусели.
Малыш скакал на деревянной лошадке и распевал песенку о храбрых императорских жокеях, что на большом перасском дерби приходят неизменно первыми. Весело дрыгал ногами и ничего не замечал – ни людей, ни хищников, ни схватки. Когда до предела обозленные горги запрыгнули на круглый помост и с двух сторон ринулись к нему – вымещать кипящую злобу и утолять жажду перламутровой крови, – защищать малыша никто не стал. Проводив лунных зверей до карусели, люди остановились и начали осторожно сдавать назад. Ни словом, ни жестом не тревожа хищников.
Мальчишке некуда было деться. И стать бы ему еще одной жертвой горгов, когда бы не Фанесово провидение.
Среди прочих карусельных фигур на круглой арене возле центральной тумбы затесался нелепый кентавр. В момент нападения на малыша он разделился надвое, будто дождевой червь под штыком лопаты. Лошадь так и осталась деревянным гнедым, а человек, рявкнув, будто экспресс, в мгновение ока встал на пути лунных зверей. Чудовищный удар отбросил горга на несколько шагов. Шатаясь и припадая на левую переднюю лапу, он поднялся и побежал к краю платформы. Из разорванного брюха свисала требуха, на дощатый настил лилась жемчужно-лимонная кровь. Человек придавил коленом второго горга. Ладонью зажал страшную пасть, не давая щелкать зубами. Тварь страшно билась, но пальцы сжимались на ее морде все сильнее и сильнее. Воздух из легких вырывался через щели в пасти, будто паровозный гудок. Наконец страшные пальцы смяли челюсти в крошку. Человек рыкнул, молниеносным движением погрузил коготь кастета под серебристую шкуру и располосовал зверя от грудины до паха, будто ветхую дерюгу.
Так же, как располосовал чуть раньше первого лунного хищника.
Иван спрыгнул с карусели и вразвалочку двинулся к людям. Те, кажется, от досады собственные зубы в пыль измололи, но изменить ничего не могли. Очень уж быстро все кончилось. Не успели бы подойти и вмешаться, ох не успели бы.
Мгновение Иван и четверка смотрели друг на друга. Затем имяхранитель многозначительно ухмыльнулся и демонстративно стряхнул с рук жемчужную кровь лунных тварей. Жуткие кастеты тускло блеснули в свете луны. Поджав губы, люди молча косились на страшное орудие убийства. Сейчас собственное оружие отнюдь не казалось им настолько уж смертоносным. Секунду спустя, не рискуя поворачиваться спиной к чудовищному обломку, все четверо попятились и исчезли в тени зарослей.
Палома наконец добралась до парка. Сама не своя от счастья, она что-то лепетала и прижимала ноктиса малыша к себе.
Обломок легонько хлопнул взрослого ноктиса по плечу:
– Извини, старик, в следующий раз. Сегодня просто не твой день.
– Ночь, – поправил ноктис Ивана. – Но ты ошибаешься. Это была моя ночь.
– Так уже ночь? – с деланным изумлением протянул Иван и поскреб загривок. – Ты гляди, как время бежит!
Большой крови во дворце удалось избежать. Обошлось малой.
Впрочем, эта расплывчатая формулировка никого не могла ввести в заблуждение. Иван шел за Оломедасом по опустевшим коридорам дворца и все косился на бурые потеки на стенах и полу. По всему выходило, что толпа заговорщиков форменным образом попала вчера под поезд. Так оно, собственно и было. Известно, что императорская гвардия – самый скорый поезд на всем
