— Господин капитан, разрешите вопрос! Теперь, когда совет распущен… Неужели есть новости с наших кораблей? От посланника? Или союзники сообщили? Я понимаю, не говорить команде могут быть соображения, но раз уж вы сказали — действуют успешно, то, возможно, и какие подробности узнать?
Алексеев развел руками:
— Никаких подробностей. А источник мой вот.
Адам Филиппович недоуменно принял в руки вчерашний номер «Ричмондского вестника». Что командир аккуратно изучает каждый номер, все знают. И сами просматривают. Взгляд зашарил по страницам… Неужели вчера просмотрел — такое? Увы, нигде ничего. Даже в самом мелком шрифте. А ведь успехи русских крейсеров наверняка были бы на первой полосе, и крупно!
— Вот, — ноготь Алексеева отчеркивает строчку в коммерческих новостях — все-таки первая полоса! — Здесь.
— Состояние гаванского рынка? «Хлопок поднялся на тридцать пунктов и продолжает расти…»
— Именно, Адам Филиппович. Хлопок растет — значит, наши гуляют на торговых путях! Крупнейший поставщик хлопка уже не Юг… Индия! А раз продолжает расти, значит, дела с перехватом наших товарищей у Королевского флота обстоят нерадужно.
У Берты ла Уэрта с утра — новая работа. Обойти конторы, потребовать хлопок — по официальной правительственной цене. Со всех понемногу. Испанцы, датчане и голландцы ругались. Свои — молча открывали склады. Потом перед Бертой оказывалась типовая бумага. Заем, хлопковый, на нужды флота, десять процентов годовых…
Притворный вздох.
— Я не имею права подписывать адмиралтейские бумаги… Вот эти мы приготовили заранее, отец подписал. Осталось проставить сумму — в тысячах фунтов хлопка…
А вот печать она поставить может. Раз, другой… На третий — никаких бумаг. Лишь хитрый прищур. Несколько слов по-немецки — чтоб прошли мимо черных ушей.
— Я верно догадался, фройляйн?
— Да, майн герр.
— Тогда уберите бумаги. Я дарю флоту сто тысяч фунтов. В конце концов, бомба может и на мой дом упасть, разве нет?
А потом — довезти белое золото до верфи. Расстояние — меньше мили, но эта миля тонет в крике погонщиков и стоне мулов. «Если бы у нас было железо!» Тогда между верфью и торговым портом пролегли бы рельсы. Увы, до войны никто не удосужился. А и провели бы ветку — так за полтора года войны все рельсы успели бы превратиться в броню, пушки или паровые машины.
Вот — порт. Оцепление в серо-зеленых шинелях тяжелой артиллерии. Алые кепи, алые воротники. Вот — низкая, срезанная едва не до самой воды, палуба русского корабля. Это очень хорошо, что низкая! Ограждение срублено, вместо него укладывают хлопок. Зато внутри — баркасы и гички. Борт к борту. Брат, что-то объясняющий сухопутному артиллеристу.
— …грести будут русские. Когда шлюпки упрутся в отмель, вода вам будет выше, чем по колено. Дно — песок. Пляжная прогулка…
В декабре. Пусть и каролинском. Льда нет, и хорошо — значит, в следующем году будет урожай персиков. Но высаживаться придется в самое злое, зябкое утро, в какое часовые поверх шинели норовят завернуться в одеяло и из грозных защитников превратиться в нахохленные кульки с ружьями.
С крыши каземата доносится павлинье карканье, как обозвал свой голос русский капитан. Там тоже укладывают белое золото. У орудийных портов и смотровых щелей рубок пока нет броневых ставен, а тюки хлопка спасут хотя бы от пуль.
А вот и брат. «Пальметто Стэйт» поднимает пары. Им — прикрывать русского своей броней.
— Ну вот и все, сестра. Думаешь, ты зря с утра на ногах? Скоро начнется, и начнется интересное. Помашешь мне с крыши?
Барометр поднимается. Значит, скоро молочное марево тумана развеется, и люди на кораблях смогут, обернувшись, увидеть, как провожает их город.
А потом на гавань опустится новый занавес. Пороховой.
Лоцманская проводка… Капитану даже повторять команды не приходится — только стоять рядом. Сейчас рискует тонкой шкурой «Невского» другой. Вот ударила батарея Грегга. Полгода назад — конфедеративная, сегодня — федеральная. Сейчас не важно, в чьих руках она будет завтра. Дробь всплесков — но разрывов нет. Сплошные ядра. Принимают за броненосец. Надо бы увеличить ход, быстрее проскочить опасное место. Но отдать команду капитан сейчас не может. Не раньше, чем примет командование на себя.
— Рекомендую повысить ход до полного.
Лоцман морщится, но бросает в трубу машины:
— Полный вперед.
Это броненосец мог бы себе позволить пройти под огнем медленно. Да и в нынешнем виде наполовину переоборудованный фрегат в состоянии перенести не один десяток попаданий малокалиберных ядер этой батареи. Но на палубе, плечо к плечу, грудь к спине — как сельдь в бочке — сводный батальон десанта. Все — уроженцы Чарлстона. Все — добровольцы. Им первым врываться на берег, сквозь огонь и воду.
Янки стреляют вяло, не стараются. Хорошо… Видимо, приняли за настоящий броненосец: форма корпуса уже та. Значит, считают, что их ядра не смогут причинить вреда… Еще три минуты в зоне обстрела. Две. Одна…
Удара он не почувствовал — слишком несолидно пудовое ядро по сравнению с четырьмя тысячами тонн корабля. Но стоит повернуть голову — и взгляд ловит разлетающуюся щепу, разбросанное прикрытие… Руки за спину!
— Повреждения?
Да, именно в такой последовательности должен спрашивать капитан.
— Только один баркас.
— Ясно. Потери?
Число — американцев. И два русских имени. Не насмерть. Слава богу, не насмерть… Впереди форт Вагнер. Молчит. Северяне не ждали атаки с востока, со стороны моря. Теперь — увалиться к краю фарватера, чтобы десанту грести поменьше. Лоцман командует: «Средний ход». «Малый». «Самый малый»… Все. Больше ни фута. Дно, конечно, мягкое, в прилив можно будет сняться… если застрявший корабль доживет до прилива. Поворот — лагом к острову. Грохот падающих вниз якорных цепей. И сразу:
— Принимаю командование кораблем на себя. Десанту — начать высадку!
Хлопок валится на скошенные дубовые борта — и вслед за ним в воду срываются шлюпки. Началось.
Ждать… Вот чего Пьер Густав Тутан Борегар совершенно не переносит! Даже когда командуешь нормальным сражением, и ровные ряды полков, увенчанные яркими полотнищами знамен, перед тобой как на ладони — все равно хочется вылететь вперед и раздавать команды, летать вдоль строя, слушать музыку боя и исправлять его рисунок — на месте, в огне. А стоять в тылу, и выслушивать гонцов, и пытаться понять, что же впереди происходит, по шуму стрельбы… Хуже не придумаешь. А сегодня светит именно это: командование вслепую.
Лезть в заросли с первой волной высадки — потерять управление. Поэтому, когда десантная флотилия спустила шлюпки, он остался на корабле — выбрав союзнический. «Невский» больше, и командующий береговой обороной Чарлстона не стеснит русских моряков. Опять же, как бы ни натянуты были отношения с Алексеевым — это лучше, чем стоять на посудине Такера! По крайней мере, если в кабаке встречаются солдаты и матросы Конфедерации, нередко доходит до кулаков. Но если в тот же кабак заглядывают русские — никаких ссор! Хотя бы потому, что они равно пьют со всеми… и бьют исключительно зачинщиков. А потом следят, чтобы те попали на гауптвахту по принадлежности. К своим. Те накажут не за то, что дрались, а за то, что затеяли свару при русских.
