Ричмонд давно видно в хороший бинокль. Приелось зрелище, но ничего не поделаешь, приходится смотреть. Пройти осталось какие-то мили… но эти мили растянулись на месяцы. Наконец Каменной Стене стало некуда пятиться! Но кто знал, что он настолько глубоко зароется в землю? Впрочем, умница Мак, обозрев поле предстоящего боя, спокойно констатировал:
— Севастополь. Полгода, джентльмены, и Джексон уйдет сам. А пока… Посмотрим, кто копает глубже.
Армия взялась за лопаты, и с удовольствием! Лучше долбить подмерзшую землю под командованием Макклеллана, чем ходить в лобовые атаки под командованием Гранта… «Безоговорочная капитуляция», конечно, мастер маневра, но не может не убить о стену пять-десять тысяч солдат для простой проверки — крепко ли врылись конфедераты. Нормальным генералам для этого отчего-то хватает наблюдения с воздушных шаров и ночной разведки.
На последних выборах в конгресс Мак выкинул занятную штуку: предложил солдатам по собственному желанию объявить, за кого они голосовали. Результаты немного отличались от официальной статистики. Раз так в десять, и не в пользу республиканцев. А ведь голоса солдат стоят куда дороже голосов штатских. Так что теперь у Соединенных Штатов нет Конгресса, а Сенат распущен на каникулы. Что до президента… Тайный уговор стал явным: мистер Линкольн спокойно дослуживает второй срок, воссоединяет страну — а следующий — Мак. Уж он проследит, чтоб солдата не надули, как теперь приглядывает, чтоб не убили. Он обещал, что всякий солдат получит двойной гомстед, и даже без символической платы. Тем больше людей подается в армию Севера. Пусть в Европе — бойня, и оттуда пополнения не дождешься. Пусть в тылу трусы и тайные друзья Юга — им бы юбки вместо штанов носить! — бегут на Запад, на индейские территории и к русским. Многие жители Канады сделали выбор в пользу круглой суммы в долларах и трехсот двадцати акров собственной земли перед скромными посулами вербовщиков королевской армии. Восемьдесят тысяч канадцев влились в армию США. Хорошее подкрепление!
Что до Линкольна, то ему теперь делать нечего, кроме как шутки шутить. Выборы он, конечно, выиграл — после того, как стал единым кандидатом от республиканцев и демократов разом. Что ничуть не помешало ему отделать будущего преемника словно конкурента… Недавно вся страна повторяла: Макклеллан, генерал-бобер. Впору подозревать, что Джо Хукеру тоже от честного Эйба досталось.[7]
Бобровая страсть к блиндажам и крытым траншеям неплохо помогает от южной шрапнели… Но что случилось с Маком? Почему он отдал приказ о лобовой атаке?
Дивизия лежит в траншеях — сельдям в бочке просторней. Бригады тренировались в штурме южных позиций. Ждут. Свисток — и им придется броситься вперед, под точный огонь не слишком скорострельных «энфилдов» и стрекот беспощадных «кофемолок Уэрты». В отличие от северных «гатлингов» их почти не заедает. Правда, у Севера пулеметов больше. Шансов нет — ни победить, ни выжить. Сколько раз Грант и Шерман бросали синие шеренги вперед на окопанных южан, пришло время и армии Макклеллана отведать кошмара обреченных атак… В прошлом году еще удавалось, устлав телами нейтральную полосу, ворваться в чужие траншеи. В этом — и выжить удается мало кому. В кошмарной бойне под Мемфисом из остатков пошедших в атаку дивизий не удалось составить и рот. Но, верно, аболы в Вашингтоне требуют крови, причем крови белой…
Командир дивизии — напился пьян и валяется у себя в палатке. Что ж, не всякий может просто встать и отдать жизнь за Союз. Не всякий верит, что командующий вовсе не сошел с ума, а придумал неимоверно хитрое. Не догадаться, что. Приказали подготовить атаку… Что ж. Армия поверит полководцу. Пока он ни разу не обманывал, и даже против Ли — при Антьетаме и на полуострове — потерял меньше, чем положил мятежников. Джексона в Мэриленде — измотал и вышвырнул. До Ричмонда — дошел. И ничего, почти все живы. А резервы всегда можно взять из необъятного вашингтонского гарнизона.
В общем, в роте «F» пьяных трусов нет. Есть пессимисты, что прикалывают к мундиру записку с именем — на случай, если тело иначе будет не опознать.
Вот полковник сунул свисток в рот, смотрит на часы. Сколько осталось жить? Минуту? Меньше? Приходится повернуться к роте. Суровые лица. Может быть, нам нужно умереть, чтобы покончить с длящейся пятый год бойней. Что ж… дело солдатское.
Свисток. Страх куда-то уходит, я ору обычное наше «Хуррэй», вскакиваю на бруствер. Оборачиваться не надо, я чувствую порыв роты спиной, да и уши глохнут от дружного крика. У нас пять секунд — до свистка, когда выжившим можно будет залечь, хоть ненадолго прикрывшись от неумолимого огня из окопов. Пользы, с точки зрения, потерь — никакой, лежащий солдат плохая цель для пулемета, но отменная — для шрапнелей. Зато с точки зрения «дойти-дорваться» — польза несомненная. Короткий рывок сделать проще, чем длинный. Да и заставить себя встать для быстрого броска тоже проще. Так что… Сердце отбивает секунды. Сегодня не было подготовки, и южане немного растерялись. Хорошо. Один бросок будет наш… Проснулись! Рядом тяжело хлюпает… значит, один из парней остается позади. Ну! Свисток?
Вместо команды залечь — тяжкое сотрясение земли. На месте позиций джонни — чудовищный всплеск земли, словно палкой по воде ударили. Над брызгами растут, раскачиваясь, кроны деревьев из дыма.
Да, умный Мак подготовил эту атаку! А нас послал не на убой, а так… забрать в плен уцелевших.
Цепь встала. У иных — рты раскрыты.
— Ребята, — кричу им, — похоже, сегодня мы перемажемся в грязи, как свиньи. Но Ричмонд — наш!
Мы орем, как безумцы, и — почти — как мятежники. Ног под собой не чуем, несемся вперед. Те парни в сером, что еще живы, и не думают сопротивляться. Победа! Неужели всё?
Увы, над головой поднимаются разрывы. Потом мы узнаем, что умники-саперы взорвали только пехотные позиции, хотя и на протяжении мили, и что южане успели развернуть к месту прорыва трижды скрепленные, трижды проклятые пушки Уэрты. И все-таки — что такое батарея без прикрытия? Ни пехоты, ни «кофемолок», что норовят прихватить синие линии во фланг — так, чтобы каждая пуля находила две- три жертвы. Только шрапнель — издалека, и картечь — в упор. Потом — штыки! Мы на позициях и разглядываем чудовища, которые так досаждали нам последние два года…
Так 4 июня 1865 года мы вошли в Ричмонд…
Были баррикады на улицах, были пожары — и что бы ни долдонили джонни, и Белый дом, и Арсенал они подожгли сами, а там как-то само пошло. Трудно тушить город, в котором в тебя целится каждое окно. В огне и дыму перемешались части, из всех цветов остался — черный. И все-таки целые сутки хозяевами Ричмонда были мы, армия Потомака. Командующий сдержал слово, вошел в мятежную столицу.
В далекой Гааге от грозных известий бледнели русские и северогерманские дипломаты, и русского канцлера князя Горчакова вытаскивали из зала заседаний на носилках — американский штык достал сердце царского сатрапа и в Старом Свете![8]
Добрые вести позволяли держаться в аду городских боев, поддерживали наше мужество. Мы слышали о бегстве Джефферсона Дэвиса, о гибели Каменной Стены, о падении важнейших зданий и заводов. Мы побеждали! Мы не пали духом и тогда, когда среди пепла и сажи замелькали чистенькие мундиры чарлстонского гарнизона. Мы тоже умели строить баррикады — а трофейные пушки неплохо противостояли крепостной артиллерии города Отделения.[9] Мы повидали и алые кепи полков тяжелой артиллерии, и мундиры полков внутреннего охранения. Мы отбили атаки черных мятежников — вояк, дравшихся за хозяев удивительно храбро, но неумело. [10] Мы слышали голос «миссис Блэйкли», пытающейся нащупать позиции наших Пэрротов и Армстронгов.
А потом наши батареи смолкли, и пришло ужасное известие — Седой Лис, каким-то чудом пролетев половину континента, был здесь! Он вышел на реку Чикахомини, обрушился на наши тылы, сковал и разбил резервы, разрушил железную дорогу, с таким старанием перешитую на узкую, северную, колею.
Отличное состояние железнодорожной сети Юга сыграло с нами злую шутку: сто тысяч южан, которые, казалось, готовились к взятию Нового Орлеана, вдруг ударили нам во фланг и тыл. Наш «Наполеон», разумеется, выкрутился. Несколько маршей — и вот он снабжается не по железнодорожной ветке, а по реке Джеймс… Увы, нам пришлось оставить мятежную столицу. Но мы уходили, твердо зная, что скоро вернемся — и на этот раз навсегда. Юг — толстое дерево. Но у «молодого Наполеона» в достатке
