ее всем королевством, завоевывать Орлеан Торквемаде не с кем.
– Я слышал, будто в твоих руках ключ к империи Запада, – сказал он неожиданно. – Якобы только ты можешь вручить ему корону и утвердить его права на престол. И если ты это сделаешь, то все признают его истинным Императором Запада.
– Наоборот. Если все признают кого-то истинным императором, то он получит престол и корону только после того, как с этим соглашусь я.
– Понятно. Право liberum veto. Но у каждой палки два конца и перевернуть ее ничего не стоит. Ты узурпировала это право и никто не возразил. Так почему бы тебе не воспользоваться этим правом. Вдруг опять никто не возразит.
– Неужели ты хочешь, чтобы я короновала этого вашего Льва. Да его место в зоопарке. Я как раз знаю одну пустую клетку, могу подсказать. Я сама выпустила из нее всех львов, так что место вакантно.
– Я наслышан о твоих подвигах. И даже могу помочь водворить упомянутое лицо в вышеназванную клетку. Я не настолько глуп, чтобы делать тебе подобные предложения. Так что речь не о Льве.
– А о ком?
– Что ты скажешь, например, о Заратустре?
– А что ты скажешь, о нем?
– Допустим, я служу ему.
– Разве ты способен кому-то служить?
– Бесы просят служить, но я не служу никому. Даже себе, даже тебе, даже тому, чья власть.
Торквемада сбился на чужие слова, но Жанна не стала обращать на это внимание.
– Значит, ты не служишь Заратустре?
– Я пью кровь его врагов.
– И о чем мы тогда говорим?
– О том, что он уже здесь.
– Где?
– На пути к короне Империи. Это будет справедливо. На Востоке правит Мессия, а на Западе – Пророк.
– Пророк никогда не выходит на свет, а Мессия еще не пришел.
– Почему ты так уверена? А вдруг они уже здесь и зовут тебя?
– А если он уже здесь, то я не служу и ему. Я украл ровно столько огня, чтобы больше его не красть.
Это тоже была цитата близко к тексту, и Жанна даже не переиначила род.
А потом добавила уже от себя лично:
– И на чьей бы стороне ты ни был, я всегда буду на противоположной. Я с теми, чью кровь ты пьешь.
– Жаль, – сокрушенно покачал головой Торквемада. – Трибунал будет рад увидеть тебя. Он наверняка сочтет это своей большой победой. В его списке врагов ты стоишь на четвертом месте. И в этом есть повод для гордости. А мне жаль.
– Да неужели? Ведь ты так давно мечтаешь меня убить.
– Знаешь, на самом деле я не пью кровь. Никогда не пробовал. И не хочу. Я пью энергию, которая утекает из тела вместе с кровью. Или без крови. Тогда энергия просто кипит. Огонь выжигает ее из тела. И мне так хочется испить из твоего источника. Наверное, это любовь.
– Все-таки ты маньяк.
– Может быть. Но дело не в этом. Просто ты проиграла. А проигравший должен умереть. Так говорит Заратустра.
71
Крестоносцы возвращались из похода вразброд, как разбитая армия. Они и выглядели похоже, хотя до настоящей битвы дело так и не дошло. Если, конечно, не считать за таковую избиение фанатиков истринскими ополченцами и внезапные жалящие налеты неопознанных врагов, которые вылетали из леса, как нечистая сила, убивая и калеча всех, до кого успевали дотянуться, и точно так же стремительно растворялись в чаще.
Приблудные крестоносцы, поглядев на кровопролитие издали, решили поискать более легкой добычи и в обход поля битвы рассыпались по дачным землям в надежде их пограбить.
За этим они, собственно, сюда и пришли.
Но истринские дачники так и поняли, поэтому на зов князя Мечислава собрались далеко не все. Многие остались сторожить свое добро и не прогадали.
В результате под конец стало совсем уже непонятно, кто кого грабит. Тех крестоносцев, кого не убили сразу, добрые поселяне раздевали догола и гнали кнутами за околицу, а их имущество от одежды до оружия оставляли себе в качестве боевых трофеев.
Неудачливые грабители сломя голову бежали до ближайшего леса, а ближайшим был Перунов бор, где их поджидали со свежими силами леший и баба Яга, которые пользуются большим авторитетом среди язычников Перыни.
А тем отрядам, которые вел сам император Лев, пришлось еще хуже.
Растеряв половину своих сил в погоне за ведьмой на крылатом коне, которая как-то сама собой превратилась в целое полчище ведьм верхом на кентаврах, эти отряды нарвались на пеших орлеанцев под командованием Конрада фон Висбадена на коне и в пожарной каске.
Перед походом крестоносцам как-то забыли сказать, что еретиков может быть так много, да еще и вооруженных до зубов. Не ожидавший такого зрелища авангард разбежался сразу, и сам Лев едва унес ноги, когда приблудные оголили тылы и фланги.
Варяг, который со своей последней сотней отсиживался в арьергарде, плюнул на все при первом же известии о боестолкновении впереди. А те доблестные воины, которых Торквемада и Лев приставили надзирать за ним, в панике удрали на Русь вместе с поднадзорным.
А может быть, он просто объяснил им на живом примере, что бывает с теми, кто сунется с войной на зачарованную землю.
После всех этих измен император Лев уже не удивился, когда его предали черные монахи.
Они не стали дожидаться, когда Лев соизволит с ними соединиться, и организованно отступили к Москве со своей бесценной добычей.
Их вел сам великий инквизитор Торквемада, который раньше других понял, что Орлеан в этом походе взять не удастся, а значит, все бессмысленно.
– Неспособные отвоевать святой город недостойны смотреть на него, – сказал он и дал команду на отход.
Дороги черных монахов и конного эскорта императора пересеклись уже в черте города. Лев был настолько зол, что бросил всю свою пешую свиту и поскакал в Москву галопом, в сопровождении четырех всадников.
В городе были верные императору отряды, которые остались охранять резиденцию, а также личная гвардия понтифика Петропавла и часть судей и воинов Белого трибунала.
Лев спешил к ним, чтобы поднять их по тревоге и задержать черных монахов, как только они появятся.
Но у монахов тоже были лошади. Одна своя, на которой Торквемада ездил послом на Истру, а другая трофейная – кобылица королевы Орлеанской.
На нее и положили поперек седла связанную королеву, а позади нее сел один из трех ближайших помощников Торквемады.
В этой четверке (считая и самого инквизитора) он был самым лучшим наездником.
На другую лошадь сели сам Торквемада и еще один его подручный, а третий повел остальных черных монахов пешком через лес.
