О чем можно говорить столько времени, если все и так ясно? Надо только объявить приговор и приступить к аутодафе, а то люди изголодались без зрелищ. Особенно если учесть, что с хлебом тоже не все ладно.
Рассеянные по лесам крестоносцы постепенно возвращались в город.
Они тянулись тонкими струйками с разных сторон, и три дня великий инквизитор держал паузу под тем предлогом, что увидеть великое аутодафе должно как можно больше белых воинов Армагеддона.
Но потом стало ясно, что медлить нельзя.
Солдат разбитой армии собралось в резиденции уже так много, что они легко могли затоптать любого, кто пойдет против их воли.
Даже великого инквизитора, магистра Белого трибунала Армагеддона.
Ребята специально поймали на улицах города несколько свеженьких сатанистов, чтобы архиведьме было не так одиноко на костре.
Но главный судья – великий инквизитор Торквемада – что-то мудрил.
С «Молотом ведьм в руках» он утверждал, что девственницы не подлежат сожжению.
Он даже высказывал сомнение, что девственница вообще может быть ведьмой. Ведь чтобы ею стать, в обязательном порядке надо отдаться дьяволу.
Бес сомнения одолевал великого инквизитора.
А может, это была искра разума.
Не зря же Торквемада говорил императору, что живая архиведьма гораздо полезнее пепла, развеянного по ветру. О такой ценной заложнице можно только мечтать.
Держа ее у себя, можно ставить любые условия врагам, которые пока что выиграли первый раунд. Можно выманивать из зачарованной земли самых опасных врагов. Можно выстраивать самые разные комбинации.
Но на седьмой день крестового похода, когда в резиденцию стали возвращаться уцелевшие фанатики, не могло быть и речи о том, чтобы долго откладывать приговор и казнь.
Крестоносцы буквально исходили слюной от злости. Мало того, что они опозорились в походе, так еще и в Москве за эту неделю чудесным образом расплодилась всякая нечисть, казалось уже выкорчеванная раз и навсегда.
И машин стало больше, так что поредевшее крестоносное воинство не в силах было справиться с ними и с сопротивлением их водил и пассажиров.
Если уж на то пошло, то скоро нельзя будет нормально провести аутодафе на обычном месте – там, где высятся руины храма сатаны на костях невинных младенцев.
А великий инквизитор лепечет что-то о девственности и объявляет перерыв до прояснения этого вопроса.
Чего тут, спрашивается, прояснять?
Оставить камеру открытой на ночь, а ведьму привязать получше – и нет проблемы.
Но камеру Орлеанской королевы сторожили черные монахи. И в эту ночь они встали у дверей в полном составе.
А Торквемада вошел внутрь.
– Что на этот раз ты предложишь мне взамен своей девственности? – спросил он.
Однажды Жанне уже удалось откупиться от него. Тогда она согласилась без сопротивления принять мучительную смерть на столбе, хотя он предлагал ей избавление от страданий в обмен на ночь любви. И рекомендовал ей отсечение головы, как самую легкую, безболезненную и быструю казнь.
Судя по тому, что Жанна до сих пор была жива, она, пожалуй, не прогадала. Прожить столько времени с отрубленной головой было бы крайне затруднительно. А казнь на столбе медленная, и спасители успели снять ее с перекладины еще живой.
Но на этот раз она, наверное, предпочла бы отсечение головы.
Все лучше, чем огонь.
Но об этом она не стала говорить.
У нее был другой козырь.
– А тебе не кажется, что я слишком много знаю о тебе. Достаточно много, чтобы ты навсегда забыл о моей девственности в обмен на элементарное молчание. Ведь твои добрые друзья не станут требовать от меня доказательств. Им будет достаточно и намека.
– И тогда меня посадят на цепь рядом с тобой, а мою стражу у этих дверей, – Пантера указал на двери камеры, – сменят их головорезы. А ты разве не догадываешься, о чем они мечтают ночь напролет в своем религиозном экстазе?
– Так ты, получается, еще и мой благодетель? Интересно, кто – ангел-хранитель или демон- искуситель?
– Влюбленный вампир. Говорят, граф Дракула искренне любил всех тех женщин, которых он сажал на кол. Дедушка Фрейд наверняка усмотрел бы в этом орудии казни фаллический символ.
– А ты, значит, решил избавить меня от невинности более гуманным способом.
– Конечно, это более гуманно, чем посажение на кол или изнасилование озверелой толпой.
– Сначала тебе придется убить меня.
– Это исключено. Я танатоман, а не некрофил. Некоторые путают, но они в корне неправы.
– Не вижу разницы. Все маньяки одинаковы.
– Разница в порядке действий. Не думаю, что ты на самом деле веришь в этот ваш альбигойский рай. Так неужели ты не хочешь при жизни испытать, что такое настоящая любовь? Говорят, близость смерти очень возбуждает.
– Я знаю, что такое настоящая любовь.
– Не думаю. Ты просто вбила себе в голову, что девственность оберегает тебя от бед. И даже теперь продолжаешь на это надеяться.
– А ты этого боишься и поэтому тебе так хочется лишить меня даже этой защиты.
– Я циник и мало верю в мистику. Но если хочешь, можешь думать и так. Никогда не вредно перестраховаться.
– И ты всерьез надеешься, что я буду тебе в этом помогать?
– Не думаю, что мне так уж требуется твоя помощь.
И он просто шагнул к ней и рывком протянул руку к ее шее.
А через минуту с чувством глубокого удовлетворения обнаружил, что, несмотря на стойкую потерю сознания, пленница действительно возбуждена.
74
Великий инквизитор Торквемада стремительно поднялся на судейское место и сухо уведомил присутствующих, что все препятствия к вынесению приговора по делу архиведьмы Жанны Орлеанской сняты.
Сама Жанна выглядела подавленной. Она, похоже, действительно верила в волшебную силу девственности. Во всяком случае, вчера вечером она была гораздо более дерзкой и самоуверенной, чем сегодня утром.
И это было самым лучшим доказательством, что Торквемада не врет.
В судебном заседании великий инквизитор не стал распространяться о методах снятия препятствий, но всему залу было известно, каким образом Торквемада лишил архиведьму сатанинской силы.
В этот раз ее привели на суд обнаженной, и многие в зале не отказались бы повторить подвиг великого инквизитора – но это было уже бессмысленно. А тяжкий грех оправдывается только высокой целью.
Об этом часто говорили капелланы Белого воинства, когда речь заходила о том, грех ли убийство еретиков. И если нет, то как быть с первой заповедью, а если да, то как быть с отпущением.
Возобладал принцип «Цель оправдывает средства», который со временем распространился и на другие грехи.
