— А не открыть ли нам форточку? — Корсаков слегка приподнял крышку гробницы, подложив под нее ломик. Он надеялся, что снаружи легкий перекос крышки не будет заметен.
Теперь в гробницу поступал хоть какой-то воздух, и стало не так душно. Зато им пришлось выключить фонарик, чтобы его свет не заметили снаружи.
Корсаков закрыл глаза и стал тщательно продумывать каждый шаг. В какой части статуи может находиться тайник? Ему захотелось еще раз перечитать ночное послание, но в гробнице для этого слишком темно.
Двигать бронзовую статую и осматривать ее придется очень осторожно, так как поблизости от зала находится круглосуточный пост охраны. Алексей вспомнил, как далеко разносятся по гулким плитам шаги, и пожалел, что они не запаслись войлочными тапочками с завязками, вроде тех, что до сих пор выдаются при входе в некоторые дома-музеи.
Снаружи послышался глубокий вздох и лязг чего-то металлического. Авантюристы напряглись, но почти сразу догадались, что в зал вошла уборщица и поставила ведро на плиты пола. Потом донесся звук выжимаемой тряпки и деревянный стук швабры.
Корсаков посмотрел на светящиеся стрелки своих часов:
половина девятого. Он осторожно привстал и чуть приподнял крышку. Седенькая старушка в коричневом халате, с ножками треугольничком, повернувшись к гробнице спиной, энергично, с одышкой, вытирала тряпкой ступеньки. Через каждые две ступеньки она с трудом разгибалась, с лязгом придвигала к себе ведро и выжимала тряпку.
«У нас все делают старушки, — неожиданно подумал Корсаков. — Выносят горшки в больницах, чистят туалеты сидят в будках в метро, обслуживают в гардеробах и так далее. Россия — империя работающих старушек».
Вымыв зал, уборщица подхватила ведро и ушла на своих стреуголившихся ножках, а авантюристы остались в гробнице. Часа полтора все было спокойно, потом по соседнему залу бодро прокатились чьи-то гулкие шаги. Кажется кто-то из охранников заглянул и в этот зал, но по ступенькам не спускался.
— Поставил второй зал на охрану?
— Да.
— Ключи все сдали?
— В дежурке.
— Ладно, пошли…
Вскоре свет в зале погас, музей перешел на ночное освещение, и осталась гореть только дежурная лампа над входом в зал.
— Я же говорил, они склепы не осматривают, — облегченно прошептал Корсаков.
— Это и ежу понятно. У них тут тридцать залов, куча подсобок, чердаки и подвалы. Будут они выкладываться. — Бурьин, хмыкнув, на мгновение зажег фонарик.
Они просидели в гробнице еще довольно долго, давая охранникам возможность устать и улечься.
Бурьин утверждал, что у каждого уважающего себя ночного сторожа должна быть как минимум раскладушка, которую по утрам он прячет куда-нибудь в дальний угол или шкаф.
Корсаков был уверен, что в эту ночь не сомкнет глаз, но потом незаметно задремал, а вскоре почувствовал, что его расталкивают.
— Уже скоро три! — услышал он голос Никиты. — Вставай! Или отоспимся здесь до утра, а потом поедем и гостиницу?
Алексей потянулся. Во рту был неприятный привкус. В горле першило от гипсовой пыли, рассеянной в воздухе.
— А ты что делал, спал? — спросил он у Бурьина.
— Нет, в носу ковырял. Ладно, полезли.
Бурьин приподнял крышку и осветил лучом фонаря по стамент гробницы. Они сняли с усыпальницы крышку и, прислонив ее к стене, вылезли. Подсвечивая себе путь фонариком и стараясь высоко не поднимать луч, они крадучись поднялись по ступенькам и выглянули из-за колонн.
Вдруг Никите показалось, что рядом с колонной кто-то стоит, и он резко подался назад. Но это была всего лишь длинная тень статуи Аполлона с вытянутой над головой рукой. При свете фонаря тени статуй шевелились, сами статуи казались живыми. Проходя вдоль длинной стены, Бурьин на мгновение поднял луч, и из темноты выплыло перекошенное белое лицо галла, убивающего себя и свою жеиу.
Авантюристы подошли к двустворчатым дверям зала, за которыми начиналась парадная лестница. Корсаков приложился к дверям ухом и прислушался: кажется, все тихо. Тогда он натянул перчатку и осторожно надавил на ручку. Вначале ему показалось, что сработал датчик сигнализации, но потом понял, что так скрипнуло дерево.
Никита потушил фонарь. Приятели вышли на галерею. Вниз вела длинная лестница, покрытая ковром. Направо по этажу тянулся ряд запертых и опечатанных залов с картинами. У главного входа в музей на столе горела лампа, рядом с которой стоял телефон. На сдвинутых стульях у стола спал охранник.
Авантюристы переглянулись. Пожалуй, теперь им предстояло самое сложное. Для того чтобы попасть в средневековый зал, они должны были спуститься по парадной лестнице и у столика с лапой повернуть налево.
Приятели шагнули на ковер и начали медленно красться вниз, чутко ловя все звуки. Когда до входа в средневековый зал оставалось всего несколько ступенек, старшина вдруг заворочался.
Бурьин замер, приготовившись в прыжке преодолеть расстояние до охранника, прежде чем тот дотянется до автомата или телефона. Но старшина несколько раз моргнул в темноту, перевернулся на другой бок и снова захрапел.
Приятели благополучно пробрались в зал Средних веков. Ни одна из ламп не горела. В сумраке едва различимым был огромный силуэт Давида. А уж Плакальщик, скрытый в узком проходе в глубине зала, совершенно затерялся во мраке. Казалось, закутавшись в черные складки своего плаща, он терпеливо поджидал их, улыбаясь тонкими бронзовыми губами.
Включать фонарь было опасно, и авантюристы двинулись вслепую, стараясь ориентироваться по белеющей громаде Давида. Никита, шедший первым, споткнулся в темноте о стул. Каким-то чудом он успел подхватить его, прежде чем стул упал, и шепотом выругался.
Корсаков повернул чуть в сторону и шагов через десять у ткнулся в стену. Еще несколько шагов в темноте, и он нашарил чье-то ледяное лицо. Плакальщик!
— Нашел? — донесся до него шипящий шепот Никиты.
— Да.
Рядом вынырнул Бурьин и ощупал складки плаща Плакальщика.
— Ты прав, это он. Включить фонарь?
— Не вздумай! Оттащим его за угол, там свет не будет виден. Погоди, я отмечу, где он стоял.
Корсаков посчитал шаги от стены и еще раз от ниши.
Они подхватили бронзовую статую, оказавшуюся необыкновенно тяжелой, за ноги и за голову и потащили ее по узкому проходу мимо склепа с вырезанным из дерева рыцарем. Сразу за склепом, отделенный узким коридорчиком, начинался и зал с гравюрами.
За поворотом они положили Плакальщика на пол и включили фонарь. Луч скользнул под темные складки капюшона, высветив наконец то, чего они так и не смогли увидеть днем: маленькое, почти детское, но вместе с тем старческое лицо плакальщика. Всего только капюшон и скрытое в его складках резко очерченное лицо, но плакальщик был куда страшнее всех новоизобретенных героев ужасов с их выпущенными кишками, содранной кожей когтями, язвами и забитыми в головы гвоздями. Неизвестный скульптор, создавший Плакальщика, возможно, был сумасшедшим, но он, несомненно, что-то знал…
Они осмотрели каждую складку плаща статуи, ощупали капюшон. При свете фонаря бронза казалась монолитной, ни единого даже малозаметного стыка или шва, который бы намекнул, что где-то внутри существует потайной ящичек.
Корсаков простучал всю статую ручкой отвертки, но на слух звук казался совершенно однородным.
