— Меня всегда это занимало. Скажем, Державин писал на грифельной доске мелом, а потом исправлял. Это понятно. Пушкин, допустим, писал гусиным пером. Гоголь тоже. А Толстой чем писал? Быть не может, чтобы тоже пером!
— Думаю, уже железными перьями, которые окунал в чернильницу, — сказал Корсаков.
— Вот я и говорю, что не на грифельной доске, — зевнул Бурьин и плюхнулся прямо в одежде и ботинках на гостиничную кровать.
— Хватит о перьях. Что будем делать с кладом? — поинтересовался Корсаков. — Ты со мной?
— А то как же! — радостно согласился Бурьин. — Должен же я использовать свой отпуск? Только учти, делиться ни с кем не будем. Все, что найдем, — наше. Никаких жалких двадцати пяти процентов!
— Одно меня беспокоит, — задумчиво сказал Алексей. — Конечно, это все нелепо, а если клад и правда проклят? Боярин Тихон, потом купец Ручников, мрачная статуя плакальщика.
— Сказал тоже! Это когда было! — усмехнулся Никита.
— А странная смерть Феди? — напомнил Корсаков. — Вдруг здесь есть какая-то связь с кладом?
— Федька, ты уж меня прости, всегда был с придурью. Чего стоили одни его подземные походы? Какого, скажи мне, хрена, он хранил четыре газовых баллона в доме? Сарая у него не было? — недовольно сказал Бурьин.
Корсаков вспомнил, что лет десять назад, когда дилерство только зарождалось, Федя вдруг загорелся изучать подземную Москву, завел шахтерскую каску с фонарем, купил охотничьи сапоги и ночами бродил под землей, спускаясь в канализационный люк где-то в Замоскворечье. Он утверждал, что центр Москвы, точно капиллярами, пронизан подземными ходами и вполне возможно, например, спуститься в люк на Сретенке, а вынырнуть где-нибудь на Волхонке, у Москвы-реки.
Федя взахлеб рассказывал, что подземные дороги соединяются с метро и бомбоубежищами, с секретными линиями правительственной связи, но все это для него, историка, малоинтересно, главное, что в некоторых местах можно обнаружить многослойную кладку времен Ивана Грозного, которая ведет от бывшей Пыточной башни к Кремлю, ответвляясь к Москве-реке, очевидно, чтобы царь и его ближние бояре в случае заговора или стрелецкого бунта смогли быстро покинуть город.
Как-то раз Громов уговорил Алексея и одного тихого парня с юрфака по фамилии Бахрушин совершить с ним подземное путешествие.
Они спустились под землю недалеко от «Боровицкой» и, не особенно доверяя рассказам Федора, стали пробираться вдоль труб. Вначале идти приходилось по колено в грязи. Пахло крысами и дохлятиной, под ногами чавкала вода, и у Корсакова порой возникало ощущение, что где-то рядом есть выход канализационных стоков.
В одном из люков Бахрушин обнаружил мумифицировавшуюся облезлую кошку, прибитую кем-то к стене, и его вывернуло. Они стали уже злиться на Федьку, затащившего их в такую дыру, когда тот вдруг остановился и осветил фонарем расшатанную ржавую решетку, за которой начиналась дорога уже без труб, ведущая куда-то под Старый Арбат. На решетке болтался совершенно новый замок, но три прута были отогнуты таким образом, что вполне можно было пролезть.
— Это я распилил в прошлый раз, — сказал Громов.
Они проскользнули между прутьями и пошли под Арбатом. Ход, помнится, был низковат, и Корсакову, самому высокому из троих, приходилось основательно пригибаться.
— Смотрите, какая кладка! Начало кладки деревянное, из спиленных кругов — это пятнадцатый век, а потом идет каменная, это уже шестнадцатый, — увлеченно говорил Громов, вращая по сторонам своей каской с фонарем. — Наверху здесь когда-то были торговые ряды, наверняка где-нибудь припрятаны и горшки с монетами!
Нет, Громов не был «со странностями», как считал Никита, просто всегда прокладывал свой путь.
— Что бы ты стал делать с деньгами? Не просто большими деньгами, а по-настоящему с большими деньгами? С огромными? — мечтательно спросил Бурьин. — Уехал бы транжирить куда-нибудь за границу? Как у Остапа Бен-дера, девочки, вино и белые штаны?
Деньги можно неплохо потратить и в России. Нет смысла тащиться далеко.
— Я знал, что ты патриот! Я тоже патриот! Все русское всегда лучшее, будь то литература, машины, девушки, водка или автоматы! — обрадовался Бурьин, совершенно упустив, что сам ездит на «БМВ».
Вскакивая с дивана, он нечаянно опрокинул со стола графин. Графин упал на ковер, но не разбился.
— Вот видишь: графин тоже русский! Иностранная дрянь точно бы лопнула! — восторжествовал Никита.
— Остались самые пустяки: найти клад, — отрезвляюще сказал Алексей. — Кстати, с какого вокзала идут поезда в Псков?
— Кажется, с Ленинградского. Только это неважно, мы поедем на машине. — Бурьин взял со стола оставшийся с ужина кусок ветчины.
— Ну уж нет! Я не сяду с тобой в машину. Проще сразу приделать колеса к гробу.
Никита перестал жевать ветчину и задумался.
— Ладно, на поезде так на поезде, — сказал он со вздохом. — Знаю я эти проселочные дороги, там и трактор забуксует, не то что моя бедненькая немецкая фрау.
Корсаков позвонил в справочную и выяснил, что ближайший поезд Москва — Псков отбывает завтра в одиннадцать двадцать утра с Ленинградского вокзала.
Позвонив в кассы вокзала, он выяснил, что билетов нет, но может остаться невостребованная бронь, которую можно выкупить завтра за час до отправления.
— А билеты точно будут? — спросил Алексей.
— А я откуда знаю? — сказала девушка из справочной, и в трубке запищало.
— Ну что, повесилась? — поинтересовался Бурьин.
— Повесилась, — подтвердил Корсаков, кладя трубку.
— Ну и дура, — вздохнул Бурьин. — Когда поезд?
— Завтра в одиннадцать двадцать. Если не купим билетов, договоримся с проводницей.
Они спустились в кафе и пообедали. Узнав Никиту, вчерашняя официантка подбоченилась.
— Опять, что ли, сосиски? — язвительно спросила она.
— А у вас есть теленок? — спросил Бурьин.
— Нет.
— Тогда давайте сосиски.
Пообедав, приятели вернулись в номер и завалились спать.
Проснувшись около девяти вечера, Корсаков кое-как доплелся до ванной, попутно подумав, что окончательно сбился с ритма. День стал ночью, а ночь днем. Большое пионерское спасибо Плакальщику. Приняв душ, он надел футболку и белые джинсы. Костюм надоел до омерзения.
Он выгреб на кровать все свои деньги и пересчитал их… М-да, неутешительно. Надо срочно выезжать из гостиницы, если он не хочет оказаться у Бурьина на полном иждивении. «До чего же неприятно быть умным и бедным. Или умных бедных не бывает?» — подумал Алексей и стал быстро собирать вещи.
За время многочисленных командировок он привык путешествовать налегке, захватив с собой только одну смену одежды, зубную щетку и бритву. Так что минут через пятнадцать Корсаков растолкал Никиту, который самодостаточно сопел на диване, уткнувшись носом в подушку.
— Эй! Поехали!
— Куда? Мне и тут хорошо! — буркнул Бурьин в подушку.
— А собираться ты думаешь? И машину отгонять? Поезд утром.
— Вот зануда! — вставая с дивана, раздраженно сказал Никита.
Они вышли из гостиницы. Колодку с колеса уже сняли, хотя квитанции о неправильной парковке остались на прежнем месте за «дворниками».
Было около половины десятого, когда они подъехали к бурьинской шестнадцатиэтажке и припарковались. Выходя из машины, Алексей случайно бросил взгляд вдоль дома, и сердце у него дрогнуло. Он узнал…
