богатыря.
— Отстань, Ванька, Кощея упустим! — затрепыхался Илья.
— Кощей?!! — взревел Иван, опознав своего недруга. — Ну, Кощей, погоди!!!
Увидев несущихся на него двух Иванов, Кощей заверещал, торопливо сотворил еще одно заклинание и исчез… вместе с Иванами.
— Блин! — треснул себя по лбу Степан, — Ржевского прошляпили… Что стоял, дурья башка? — накинулся он на Олежку, застывшего в полной прострации посреди лужи. — Ведь поручик совсем рядом проскочил!
Олежка потряс головой, с трудом отгоняя наваждение. Что-то чмокнуло в воздухе.
— Бей Кощея!!! — Мимо Степана пролетела маленькая фигурка, затем большая. Большая оказалась Иваном. На полянке было тесно. Степана смело на окраину, а потому он не сумел перехватить среднюю фигурку, размахивающую автоматом. Фигурки исчезли. Группа захвата переглянулась и молча рассыпалась по поляне. Хлопок — и из ниоткуда появилась вереница отчаянно спешащих куда-то не очень трезвых личностей.
— Бей Кощея!!!
Кожевников, не раздумывая, прыгнул на среднюю фигурку, не заметив, что их уже стало две. Кощей с Иваном и Ильей вновь исчезли, воевода, рухнувший в лужу, обиделся и задержался.
— Меня, витязя Василисы, мордой в грязь?!! — Никита Авдеевич поднялся, бережно поддерживаемый виновато улыбающимся лейтенантом, и отправил обладателя черного пояса по боевому карате в нокдаун прямо посреди лужи. Там было действительно грязно. Из заимки вышел хмурый проводник:
— Ну чего вы расшумелись… А это кто?.. А где Иван?
Но группе захвата было не до него. Напружинившись, они ждали очередного хлопка, и он не застал их врасплох.
— Не уйдешь! — ревели Иван и Никита Авдеевич, налетая на Кощея с разных сторон. Последним, отдуваясь, спешил Илья, потрясая автоматом. Тяжелый вещмешок тормозил его движение, что дало возможность группе захвата наконец-то накрыть цель.
— Ага, попался!!! — Олежка Молотков сделал красивый подкат, и группа захвата навалилась на рухнувшего в лужу капитана.
— Ага, попался!!! — донесся с другого конца поляны торжествующий крик Ивана. Около корявой березки возникла куча мала, из-под которой вьюном выполз Кощей, почему-то уже без юбочки из пальмовых листьев. Но чья-то могучая рука схватила Кощея за концы катаны-кладенца и уволокла обратно. Хлопок! — и одной кучей на поляне стало меньше. С восторженными воплями группа захвата подхватила Илью и на высоко поднятых руках потащила к заимке. Взгляд капитана наткнулся на растерянного проводника, вылупившего глаза на березку.
— Это куда это… Иван-то куда подевался…
— На царство, отец, на царство! — успокоил Афанасия Никодимовича капитан. — Я там, в тридевятом, за него похлопотал малость…
Рев двигателя заглушил последние слова Ильи. Из-за деревьев вынырнул вертолет и, дав круг над заимкой, пошел на посадку.
Маленькая однокомнатная квартирка Ильи с трудом вмещала всех желающих поздравить хозяина с присвоением ему очередного звания капитана. Дам на вечеринке не было по настоянию самого виновника торжества: на всю катушку он предпочитал расслабляться без представительниц прекрасного пола. Новоиспеченный капитан расстарался. Пили исключительно коньяк и шампанское. Веселье было в самом разгаре. Илья под громогласный хохот друзей рассказывал о своих похождениях в тридевятом царстве.
— Не могу, Юрьич… — Ухтомский вытер выступившие от смеха слезы. — Пойдем покурим, пока меня кондрашка не хватила… у меня ж сердце… не бережет старика!
Лейтенант помог выбраться шефу из-за стола, и они прошли в ванную на перекур.
— Ну артист! — Ухтомский присел на край ванны. — Пора нашему капитану менять амплуа. Ты ему по-дружески присоветуй на бумажку все это перенести. В любой редакции с руками оторвут.
— Ржевского от одного вида бумаг воротит.
— Это верно. А жаль. Такой фантаст пропадает. Ну до того складно врет…
— Угу, — невнятно пробурчал Кожевников, перед глазами которого стояло добродушное лицо Ивана. — Складно врет, — согласился он, поправляя висящую на батарее камуфляжку Ильи с присохшими к ней комьями грязи. Из кармашка выскользнуло золотое яичко и покатилось по желтой, с ржавыми разводами ванне. Полковник, кряхтя, нагнулся и подхватил удирающее яйцо:
— Это еще что?!!
— Что?
— Яичко… золотое…
— Не может быть, — выдохнул Кожевников, хотя внутренне и был готов к чему-то подобному.
— Да ты посмотри, посмотри!
Лейтенант осторожно принял из трясущейся руки Ухтомского яйцо. Ажурное творение неведомого мастера засверкало алмазными брызгами в свете тусклой шестидесятиваттной лампочки.
— С ума сойти…
— Е-мое… что же теперь с этим царством будет? — Лейтенант потерянно посмотрел на полковника.
— А что?
— Как «что», как «что»?!! Поручик там трое суток звездочки обмывать изволил…
— Да-а-а, — потрясенно протянул полковник, — это будет что-то…
«ИБО ВЕСЕЛИЕ ЕСТЬ РУСИ ПИТИ…»
Еще пятнадцать лет назад публикация книги О. Шелонина и В. Баженова была бы невозможной. Уж больно скользкая в ней затронута тема. И не столько тема, сколько основной прием, способствующий развитию сюжета и раскрытию характеров героев. Одним словом, почти все персонажи романа «Операция „У Лукоморья…“ пьют горькую.
«Нет меры хмелю русскому, — писал Некрасов. — А горе наше мерили?» Почему-то говорить об этой черте национального русского характера начиная с 30-х годов XIX века нужно было с сожалением, как бы оправдываясь перед кем-то. Вот-де пьем с горя, от тяжелой жизни или непроходимой тоски, чтобы не видеть всей мерзости окружающей жизни.
А между тем еще Владимир Святой, избирая для своей державы новую веру и не принимая ограничений ислама на употребление алкоголя, метко заметил: «Ибо веселие есть Руси пити. Без того не можем жити». То есть характер у нас такой веселый да разудалый, что выпивка русичам просто необходима. Для куражу, для настроения, для удали молодецкой. Вспомним, что одним из испытаний древнерусского богатыря на прочность, как о том свидетельствуют былины, была его способность выпить как можно больше зелена вина. Безудержно бражничает один из самых живых и симпатичных героев литературы XVII века Фрол Скобеев. Культом чары проникнута практически вся наша словесность столетья Просвещения. Да и романтики начала «золотого века» русской литературы были не прочь покутить. Критический реализм привнес в литературу требование вести трезвый образ жизни. Чтобы ничего не мешало видеть язвы и пороки действительности. Реализм социалистический, критично усвоив классическое наследство, оставленное предшественником, не внес существенных корректив в вопрос о пьянстве. «Пьянству — бой!» — провозгласил он.
Но, как бы ни старались классики и современники, пристрастие русских к спиртному стало общим местом, перекочевало в фольклор и в мировую культуру. А водка и застолье (читай, пьянка) перешли в разряд национальных символов, архетипов. Как выразился один из персонажей культового фильма «Брат»: «Водка — это русская идея». Вот и авторы романа об операции «У Лукоморья» густо замешали свое произведение на этой русской идее. Право слово, «там русский дух, там Русью пахнет». И запах этот —
