принялся терпеливо ждать. Минуты через две ветер донес до меня топот множества ног.
«Ого, как спешат! Видно, надеются подзаработать. Жаль будет их разочаровывать», – с симпатией к милым простакам подумал я.
– Где техноман? – крикнул кто-то, не видя меня за оградой.
– Здесь! – Я высунулся из-за забора, поражаясь меткому местному юмору.
Но то, что я увидел, меня поразило. По полю неслись человек тридцать крестьян, вооруженных вилами, топорами и кольями. Впереди, указывая на меня, бежал тот самый детина.
– Вот гад, сам пришел! Хватай его, ребята! – орал он.
В следующую минуту кольцо сомкнулось. Я видел вокруг себя злые бородатые лица. Сжимая вилы, крестьяне разглядывали меня и переговаривались.
– Глянь, дядя Антип, и впрямь голый! Весь срам видать! – петушиным голосом прокричал какой-то парень лет семнадцати.
– Встань мне за спину, Серега! Не суйся вперед! Может, он с собой какую адскую стрелялку прихватил, – прогудел немолодой мужик с окладистой бородой – судя по важности, с которой он себя вел, то ли староста, то ли кто-то в этом роде.
– Я его сразу просек. Разнюхивать, гад, пришел! Разнюхает, а потом вся ватага сюда нахлынет. Им, сволочам, в их развалинах жрать нечего! – орал уже известный мне детина. – Топором его, и в реку – нечего церемониться!
– Погоди, Яшка! Надо прежде выпытать, где он свою железину припрятал, да узнать – один пришел али со товарищами? Они, техноманы, хитрые: одного вперед вышлют, а всей бандой в зарослях прячутся.
– А если не скажет, дядя Антип?
– Скажет, никуда не денется. Угли раздуем, ногами в них поставим – все выложит!
– Эй, техноман, говори, зачем пришел? Где твои железины? – высовываясь из-за спин, крикнул мне паренек.
– Какие железины? Ничего не понимаю, – пролепетал я.
– Не запирайся, техноман! Отвечай, где твоя банда? Куда железины спрятал? – спросили меня вкрадчиво.
Я вспомнил совет из справочника: при всех недоразумениях с переселенцами или аборигенами главное – демонстрировать дружелюбие. Лучше всего улыбнуться и в знак добрых намерений показать пустые руки.
– Послушайте, я не понимаю, что вы имеете в виду, называя меня техноманом! Я турист с Земли. Моя ракета упала в лесу. Здесь какое-то недоразумение! – Широко улыбаясь, я шагнул вперед, показывая пустые руки, но в этот момент кто-то, прокравшийся за оградой, засветил мне колом по уху так, что я упал. Крестьяне окружили меня и принялись сосредоточенно пинать. Делали они это без жестокости, но с чувством долга.
– Бей его, Серега, да не носком – отобьешь носок-то! Ты его пяткой шпыняй, да по ребрам, по ребрам! – советовал староста.
– А я пяткой и шпыняю, дядя Антип! Ишь ты, наглый какой: сам во всем признался! – это было последнее, что я услышал, прежде чем лишился чувств.
Когда я пришел в себя, над деревней уже сгустились сумерки. Все тело болело так, как если бы меня пропустили через камнедробилку. Языком я пересчитал зубы – осталось на удивление много. Затем попытался привстать, но лишь застонал. Связанный по рукам и ногам толстой грязной веревкой, я лежал в деревянной клетке посреди площади. Неподалеку пылал костер, возле которого прохаживались несколько крестьян. Судя по всему, настроены они были воинственно. Один держал в руке цеп, другие вооружились топорами и косами.
Мой стон привлек их внимание.
– Ишь, очухался, техноман! Живучий, сволота! – удивился один из сторожей, подходя к моей клетке. Я разглядел его: это был мужчина лет пятидесяти с толстым бабьим лицом.
– Что, техноман, болят ребры-то? – сочувственно спросил он.
Я кивнул. Во рту у меня так пересохло, что даже язык распух.
– Небось пить хочешь?
Я снова кивнул. Крестьянин отошел к костру и вернулся с большой бутылью. Заметив, что у меня связаны руки, он разрезал веревку ножом и просунул бутыль сквозь прутья. Я стал жадно пить. Вода была чуть солоноватой на вкус, но прохладной.
– Ну что, скажешь, где твоя шайка? – спросил сторож, протягивая руку за бутылью.
– Нет у меня никакой шайки. Я с Земли! – устало сказал я.
– Оно и верно. Какой тебе резон говорить? Все одно утром повесят... – добродушно сказал сторож.
– За что? – завопил я, подскакивая и ударяясь головой о крышу своей клетки.
– Так решил мир. Всех пойманных техноманов испокон веку вешают. Будто ты этого раньше не знал? Вы наших убиваете, а мы ваших.
– Да не знал я ничего! Даже не слышал никогда о техноманах! – крикнул я, ощущая, как тонко и жалко прозвучал мой голос.
– Полно врать-то! – зевнул крестьянин, равнодушно поворачиваясь ко мне спиной.
– Постойте! Позовите старосту! Я все ему объясню.
– Да не станет он тебя слушать. Тут и дураку все ясно. Одежи на тебе не было?
– Не было.
– В том, что использовал механизмы, сознался?
– Сознался.
– Ну вот видишь, кто же ты, как не техноман? – заявил мой собеседник, довольный тем, как ловко припер меня в угол.
С другой стороны площади из темноты послышались равномерные удары топора.
– Что это? – невольно спросил я.
– Виселицу тебе сколачивают. Да ты не слушай, парень, спи.
– Не стану я спать! Если уж меня повесят, объясните во всяком случае, кто такие техноманы! Имею я право знать? – завопил я.
Мой страж долго отнекивался, чесал в затылке, повторяя: «Что я, дурень – техноману про техноманов рассказывать? Ты мне лучше сам про них расскажи», – но в конце концов разговорился, и вот что я узнал.
Сто семьдесят лет назад на Ханжонии случилась атомная война. Кто с кем чего не поделил и кто напал первым, темный крестьянин не знал, но в результате девяносто восемь процентов всего населения было уничтожено, а значительная часть территории загрязнена. Выжившие постепенно разделились на две группы: первая называла себя «естественниками», провозглашала полный отказ от технического прогресса и уничтожение всех существующих механизмов, обвиняя их во всех своих несчастьях; другая – эти самые техноманы – считала, что технику можно оставить, проблема не в ней, а в самом человеке.
От Земли никакой помощи не поступало: там придерживались мнения, что взбесившийся мир, забросавший себя атомными бомбами, должен сам решить свои проблемы. Более того, пассажирская и торговая навигация на Ханжонию была запрещена, и эта земная колония оказалась предоставлена сама себе, а потом о ней вообще забыли – кажется, она попросту затерялась в памяти правительственных компьютеров.
Прошло лет сто, и потомки уцелевших ханжонийцев, вынужденные вести натуральное хозяйство и тем самым отброшенные в средневековье, окончательно утратили память о прошлом своей планеты. Внуки и правнуки естественников знали только, что техники надо бояться как огня и обязательно казнить того, у кого найдут хотя бы наручные часы.
Потомки же техноманов, напротив, относились к технике как к божеству. Они поклонялись будильникам, ржавым тракторам, сенокосилкам, флаерсам и приносили им жертвы. Самое забавное, что пользоваться большинством механизмов техноманы постепенно разучились и вели себя подобно анекдотическому чукче, который, колотясь лбом в пол перед телефоном, повторял: «Телефона, телефона, позвони, чукча кушать хочет!» Новых механизмов техноманы строить не умели, зато ходили обвешанные железками, шестеренками, компьютерными кабелями и другим техническим хламом, давно пришедшим в
