странно было бы ждать от Кирпичного, что он примется изучать «Закат Европы» Шпенглера или кантовскую «Критику чистого разума». Тем более что в таких книгах даже картинок не было. А полковник с детства любил исключительно книжки с картинками. Или хотя бы с обнаженными женщинами.
Кстати, о женщинах. С той самой безумной ночи, когда полковник был участником разнузданной фантастической оргии, Дрона Петровича не посещали не только пикантные мысли, но и желания. Оно и немудрено, поскольку физподготовка вкупе с медитациями и скудной пищей отнимала у Кирпичного все силы. Мало того. Полковник не то что о женщинах – о своей собственной судьбе не мог помыслить связно. Словно его мозг был заблокирован в этом направлении. Словно отныне Дрону Петровичу разрешалось мыслить только о покушении на врагов госпожи Анастасии, подготовке террористических актов, боевых искусствах и опять – об уничтожении врагов. Имена врагов назойливо кружились в сознании, как комары над свечкой. Поначалу полковника это бесило. Потом пугало – как же так, его просто программируют, как в зарубежных фильмах про спецагентов. А потом... Полковник просто перестал беспокоиться. И хорошо, что, бреясь, он не особенно разглядывал себя в зеркале. Иначе бы он испугался своих глаз – пустых и прозрачных, как целлулоидные шарики.
После отдыха полковника снова отправляли на тренировку, но теперь уже в тир. Здесь молчаливый тренер вручал ему когда пистолет, когда снайперскую винтовку, надевал наушники и смотрел, какие Дрон Петрович показывает результаты. Кирпичный стрелял неплохо, но, как оказалось, от него требовался просто мастер-класс. Поэтому снова и снова в глубине тира вставали черные силуэты простреленных мишеней, и полковник стрелял, стараясь попасть в самый центр белого круга размером с мушиный глаз...
Стрельба сменялась спаррингом – под контролем Бусидо полковник боролся с крепкими, верткими парнями, которые, сходясь врукопашную, в отличие от полковника вооружены были то нунчаками, то шипастыми перчатками, то работающей бензопилой. Задачей Дрона Петровича было одолеть всех противников и остаться при всех своих членах. После этой борьбы вконец измотанный полковник вновь шел в душ, а потом принимался за поздний обед. Или ранний ужин. Часов у Дрона Петровича не было, окон в комнатах его пребывания – тоже, поэтому точного времени он никогда не знал. Иногда полковнику начинало казаться, что его жизнь растянулась в один сплошной день, состоящий из драк, стрельбы, свинцовой штанги и страшной бабы с ярко-зелеными глазами...
Кирпичный засыпал сразу, едва охранник подводил его к дверям комнаты-камеры. Жесткая постель пахла хлорамином и неволей, но полковник не замечал этого. Сон его был глубок и глух, как заброшенный деревенский колодец. И полковник не знал, что его, спящего, каждую ночь посещает женщина, которую он так боится, и, подсвечивая себе своими пылающими глазами, колет полковника маленьким шприцем- пистолетом с прозрачной красноватой жидкостью. А потом, когда инъекция действует и полковник начинает метаться во сне и бессвязно говорить о том, как ему плохо, как его мучают и как раньше его жизнь была проста, и если бы не крысы, он бы не сдался, женщина достает из кармана диктофон и с видом зоолога, наблюдающего за редкостной морской свинкой, записывает все откровения бывшего начальника охраны.
Полковник продолжает спать, женщина уходит. Она идет из своего роскошного особняка в парк, уже засыпанный снегом. Там она бродит среди деревьев, не боясь ни холода, ни волков, постоянно кружащих вокруг ее дома. Она поднимает лицо к небу и беззвучно шепчет:
– Силы, бывшие со мной когда-то, придите снова! Могущество, утраченное по воле врагов, вернись, чтобы я отомстила!
Она потрясает худыми кулаками, а глаза ее горят так, что волки предпочитают убраться подальше. Слишком уж грозно даже на волчий взгляд выглядит эта извозившаяся в снегу костлявая старуха. Волков можно понять. У них нет чувства юмора. Иначе бы они обязательно отметили, что эта грозящая всему миру фигура выглядит скорее смешно, чем страшно.
* * *
Show must go on!
Татьяна Алексеевна только вздохнула. И это называется семья?..
С тех пор, как Авдей в сопровождении тестя, прекрасной японки и дракона-бизнесмена впервые навестил свою супругу, обзаведшуюся чешуей и парой внушительных крыльев, прошел целый месяц. Трижды в неделю, по понедельникам, средам и пятницам Авдей с достойным для любящего мужа постоянством отправлялся на далекий полигон, где среди сугробов в вечерней полумгле постепенно обретали материальность стены офиса Московской Управы драконов. Авдей (и Инари-сан с ним) спускались в Обиталище Наследницы, и писатель-фантаст получал уникальную возможность созерцать, как его жена- дракон поглощает бананы, рычит, изрыгает раскаленный пар (пламя у Вики почему-то не получалось) или спит, тревожно подрагивая кончиком зазубренного, как пила, хвоста.
В состоянии бодрствования Вика очень часто видела перед собой человеческую фигуру, подпрыгивающую и кричащую: «Это же я! Прекрати шипеть! Возвращайся домой!» Однако вид этой фигуры не вызывал в драконихе ничего, кроме кошмарной головной боли. Поэтому едва фигура появлялась у прозрачной магической стены Обиталища, Вика с ревом и разверстой пастью, в которой свободно поместился бы приличный копировальный аппарат формата A3 или компьютер со всей периферией, кидалась на стену, стремясь произвести своим видом самое отталкивающее впечатление. После каждого такого посещения Вике было тоскливо и тревожно. Она чувствовала себя неуютно, отказывалась есть бананы и теряла в весе.
Авдей же все-таки не терял надежды на возвращение жене человеческого облика. Тем более что эти его чаяния горячо поддерживала Инари. Она утешала Авдея, уговаривала его быть стойким в несчастье, цитировала Сайге и Конфуция. Кроме того, благодаря Инари Авдей перезнакомился со многими важными драконами и стал запросто вхож в круги правления МУДРАКа. Как оказалось, большинство драконов были весьма состоятельными людьми (как ни парадоксально это звучит): бизнесменами, владельцами акционерных обществ и даже правительственными чиновниками. Правда, положением своим и богатством они вовсе не кичились, в разговоре были просты и демократичны, сочувствовали Авдею, а некоторые из укрывающихся от налоговой полиции олигархов даже купили в магазинах его книги и смущенно попросили автограф... Словом, со всеми людьми-драконами Авдей нашел общий язык. Со всеми, кроме своей жены. Которую, кстати сказать, остальные драконы уважали как чистопородную и побаивались как ведьму. Одним словом, ситуация с Викой выглядела скорее смешно, чем страшно, как указывалось ранее. Но от этого писателю Белинскому легче не было. А самое досадное – Баронет вдруг подхватился и умчался куда-то в неизвестном направлении, кратко бросив родственникам: «Проблемы. Срочно вызывают», оставив зятя и Татьяну Алексеевну в полном неведении – строить версии и заниматься воспитанием Марьи и Дарьи.
Девочки изводили папу и бабушку ежедневными вопросами о том, куда пропала мама. Сказкам о том, что мама гостит у больной подруги, они справедливо не верили. При этом прагматичная Марья сказала так:
– За это время можно уже целую больницу подруг вылечить или даже похоронить. Где мама?
Дарья же вдруг потрясла отца тем, что втихомолку принялась набивать свой маленький пестрый рюкзачок трусиками, таблетками аспирина и пачками крекеров. Рюкзачок был при уборке обнаружен под кроватью, там же Авдей нашел свой старый карманный фонарик и завернутый в банное полотенце меч, врученный писателю в качестве литературной премии одним из престижнейших издательств. На вопрос: «Зачем тебе все это, Дарья?!» – дочь сначала по-партизански отказывалась отвечать, а потом, разревевшись, заявила, что она хочет идти искать маму, а меч ей нужен, чтобы защищаться от врагов, как бесстрашный горец Макдауэлл...
«Дети! Чего же ты хотел – чтобы они о матери родной забыли?!» – справедливо заметила тогда теща. Авдей, конечно, ни в коем случае не желал, чтобы дочки забыли Вику, но их постоянно похоронный вид и чересчур бесшумное хождение по квартире наводили писателя на грустные мысли. Хуже того. Собственные дети стали казаться ему какими-то ирреальными, как в фильмах про привидения и вампиров. В полнолуние он ненароком заглянул в детскую – проверить, спокойно ли девчонки спят. И остановился на пороге, похолодев от вцепившегося в ребра ужаса. Марья и Дарья, облитые серебристым молоком лунного света, проникавшего сквозь незашторенные окна, с закрытыми глазами кружились посреди комнаты в
