что больше никогда не буду воровать, и просила прощения…
Официант принес еще клявы. Наученный опытом, я даже не прикоснулся к ней.
– И что случилось потом? – спросил я. Она пожала плечами:
– Я больше не воровала. Мы перебрались в другой трактир, и я ничего больше не крала, так что отец снова поколотил и выгнал меня. Я убежала и с тех пор никогда его не видела.
– Сколько, говоришь, тебе было лет?
– Десять.
– Хммм. Как же ты жила, извини за вопрос?
– Поскольку я не знала ничего, кроме трактиров, я пришла в один и попросила разрешить мне подметать пол за еду. Хозяин согласился, так что какое-то время я этим и занималась. Сначала я была слишком худой, чтобы у меня возникали какие-то проблемы с посетителями, но позднее по вечерам мне приходилось прятаться. С меня вычитали за масло, так что обычно я сидела в своей комнате в темноте, накрывшись одеялами. Впрочем, я ничего не имела против. Иметь собственную комнату было так хорошо, что я могла обойтись без света и без тепла.
Когда хозяин умер, мне было двенадцать, и его вдова в некотором роде привязалась ко мне. Она перестала брать с меня деньги за масло. Но, думаю, лучшее, что она для меня сделала, – научила читать. С тех пор я проводила все свое время за чтением, в основном одних и тех же восьми или девяти книг. Я помню, там была одна книга, которую я никак не могла понять, сколько бы раз ее ни перечитывала, другая – с волшебными сказками, а третья – пьеса, что-то о кораблекрушении. А еще книга о том, где и какие злаки выращивать, как получить хороший урожай или что-то подобное. Я даже это читала, так мне было одиноко. Я все еще не спускалась по вечерам в общий зал, а больше делать было нечего.
– Значит, – сказал я, – ты была там, когда появился Келли, и он изменил твою жизнь и научил тебя видеть окружающее, верно?
Она улыбнулась:
– Что-то в этом роде. Сначала я каждый день наблюдала, как он продавал газеты на углу, когда бегала с поручениями. Но в один прекрасный день вдруг поняла, что могу купить у него газету, и это будет какое-то новое, особенное чтение. Я никогда не слышала о книжных магазинах. Думаю, Келли тогда было лет двадцать.
В течение следующего года я каждую неделю покупала газету и убегала, прежде чем он успевал со мной заговорить. Я совершенно не понимала, о чем писала газета, но мне это нравилось. Примерно через год я наконец начала задумываться о том, что там говорилось и как это касается меня. Я поняла вдруг, как плохо, что десятилетний ребенок вынужден воровать по кабакам, и это открытие поразило меня.
– Это правда, – сказал я. – Десятилетний ребенок должен уметь воровать на улицах.
– Перестань, – огрызнулась она. Я пробормотал извинения и сказал:
– Так или иначе, именно тогда ты решила спасти мир.
Вероятно, годы научили ее определенному терпению, поскольку она не уставилась на меня цинично, как Пареш, или яростно, как Коти. Она просто покачала головой и сказала:
– Это вовсе не так просто. Конечно, я начала разговаривать с Келли, и мы начали спорить. Я не сразу поняла, что главная причина, по которой я постоянно возвращалась к нему, заключалась в том, что он был единственным человеком, способным меня выслушать, единственным, кто воспринимал меня всерьез. Не думаю, чтобы это когда-либо чем-либо закончилось, но в тот год был введен налог на питейные заведения.
Я кивнул. Я помню, как рассказывал об этом отец – тем своеобразным, мрачным тоном, каким он всегда говорил о чем-то, что делала Империя и что ему не нравилось.
– И что было потом? – спросил я. Она рассмеялась:
– Много чего. Во-первых, трактир закрылся, почти сразу же. Хозяйка продала его. Новый владелец закрыл заведение на время, пока не уляжется вся эта суета с налогами, так что я оказалась на улице без работы. В тот же день я встретила Келли, и в его газете была об этом большая статья. Я что-то ему сказала, назвала газету дурацкой, а он набросился на меня, словно тсер на лиорна. Он рассказал мне, что пишет его газета, говорил, как можно сохранить работу… Я почти ничего не помню, но я слишком разозлилась, и мысли мои путались. Я сказала ему, что проблема в том, что императрица слишком жадная, а он сказал, что нет, императрица сама в отчаянном положении, потому-то и потому-то, Я поняла, что он на ее стороне. Потом я убежала и не видела его несколько лет.
– И чем ты занималась?
– Нашла другой трактир, на этот раз в драгейрианской части города. Поскольку драгейриане не могут определить нашего возраста и хозяину показалось, что я «симпатичная», он позволил мне обслуживать посетителей. Оказалось, что последнего официанта зарезали в драке неделю назад. После этого мне стало понятно, что это за место, но мне было все равно. Я нашла квартиру на этой стороне улицы Две Лозы и ходила каждый день две мили пешком на работу. Самое приятное, что по пути была небольшая книжная лавка. Я потратила там кучу денег, но это того стоило. Особенно мне нравилась история – драгейрианская, не человеческая. И рассказы тоже. Думаю, я не слишком отличала их друг от друга. Мне нравилось воображать себя знатным тсером, и я сражалась в битве у Семи Сосен, потом покоряла гору Тсер, чтобы сразиться с Волшебницей, и все на одном дыхании. Что случилось?
Вероятно, я слегка подскочил, когда она упомянула гору Тсер.
– Ничего, – сказал я. – Когда ты снова встретилась с Келли?
Моя клява достаточно остыла для того, чтобы можно было взять стакан, и оставалась достаточно теплой для того, чтобы ее стоило пить. Я сделал «глоток.
– Это случилось после того, как в Восточном районе ввели подушный налог, – сказала Наталия. – Пара, которая жила подо мной, тоже умела читать, и они вошли в группу людей, составлявших петицию к императрице против налогов.
Я кивнул. В свое время кто-то приходил к моему отцу в ресторан с подобной петицией, несмотря на то что мы жили в драгейрианской части города. Отец вышвырнул его на улицу.
– Никогда не мог понять, – сказал я, – почему вообще был введен подушный налог. Разве Империя пыталась изгнать выходцев с Востока из города?
– В основном это связано с восстаниями в восточных и северных герцогствах, покончившими с принудительным трудом. Я написала об этом книгу. Хочешь купить экземпляр?
– Не сейчас.
– Так или иначе, – продолжала она, – мои соседи и я связались с этими людьми. Какое-то время мы работали вместе, но мне не понравилась идея ползти к властям Империи на коленях. Это казалось мне неправильным. Вероятно, тогда моя голова была забита историями и рассказами, которые я читала, а мне было только четырнадцать, но мне казалось, что тот, кто хочет добиться чего-то от императрицы, должен просить смело и держаться с достоинством. – Она слегка подчеркнула слова» смело»и «достоинство». – Я считала, что мы должны совершить некий прекрасный поступок ради Империи, а затем попросить освобождения от налогов в качестве награды.
Я улыбнулся:
– И что они на это сказали?
– О, я никогда на самом деле подобного не предлагала. Я хотела, но боялась, что надо мной станут смеяться. – На губах ее на мгновение появилась легкая улыбка. – И, конечно, стали бы. Но у нас было несколько публичных собраний, где мы об этом говорили, и Келли начал появляться на них, кажется, еще с четверыми или пятерыми. Не помню, что они говорили, но они произвели на меня большое впечатление. Они были моложе многих других, но, казалось, в точности знали, о чем говорят. Приходили и уходили они всегда вместе, одной группой. В чем-то они напомнили мне войско драконов.
