– Интересно, – сказал я.
– Это единственное место, которое как-то выделяется, – сказал Крейгар.
– Горам это свойственно, – кивнул я. – Ладно, Крейгар. Так или иначе, какая-то связь есть. Что ты еще узнал о Маролане?
– Не слишком много. Он провел большую часть Междуцарствия на Востоке, так что, вероятно, терпимо относится к восточникам.
Восточник – это значит человек вроде меня. Но драгейриане тоже именуют себя людьми, что звучит достаточно нелепо, но иногда может привести в замешательство.
– Что ж, – сказал я, – я мог бы начать с визита к Маролану, если он согласится на встречу. Что ты выяснил насчет горы Тсер?
– Всего понемногу. Что ты хотел бы узнать?
– В основном действительно ли существует Сетра Лавоуд?
– Она определенно существовала до Междуцарствия. Есть свидетельства тех времен, когда она была выдающимся военачальником, и не один раз.
– Когда?
– Примерно пятнадцать тысяч лет назад.
– Пятнадцать тысяч лет. Понятно. И ты думаешь, она может быть до сих пор жива? Это, кажется, в пять или шесть раз больше нормальной продолжительности жизни?
– Что ж, если верить слухам, юные герои из Дома Тсера время от времени поднимаются на гору, чтобы сразиться со злой колдуньей, и ни о ком из них никто больше никогда не слышал.
– Да, – сказал я. – Но вопрос в том, стоит ли верить слухам?
Он моргнул.
– Не знаю, как ты, Влад, но я верю.
Я начал размышлять о покрытых плесенью легендах, колдуньях, нечестных исполнителях и горах.
Я вынул кинжал и начал им размахивать. Потом отложил его в сторону и сказал:
– Ладно, Крейгар. Пошли письмо лорду Маролану с вопросом, не соизволит ли он принять меня. Конечно, когда он сочтет возможным. Я не… кстати! Как туда попасть? Я имею в виду, если это летучий замок…
– Телепортироваться, – сказал Крейгар.
Я застонал.
– Ладно. Постарайся все организовать, хорошо? И сообщи координаты Нарвейну. У меня нет желания тратить деньги на Сучий Патруль, так что постараюсь пережить не слишком комфортабельное путешествие.
– Тогда почему ты не можешь сам это сделать?
– Это будет уже слишком.
– Стареешь, босс?
– Что значит “старею”?
– Будет сделано, Влад.
Крейгар вышел.
Сейчас, с расстояния в несколько лет, я должен сказать, что не считаю, будто отец был ко мне жесток. Мы были одни, что создавало множество трудностей, но он справлялся с ними как только мог. А мы действительно были одни. Мы жили среди драгейриан, а не в гетто выходцев с Востока, так что соседи с нами не общались. Единственным родственником был отец моего отца, который не перебрался в нашу часть города, и отец не любил брать меня с собой к Нойш-па, когда я был малышом.
Вы можете подумать, что я привык быть один, но это не так. Я всегда ненавидел одиночество и ненавижу его до сих пор. Может быть, у выходцев с Востока это некий инстинкт. Вероятно, лучшими временами для меня были медленно тянувшиеся дни в ресторане, когда официанты находили время поиграть со мной. Я помню одного из них, большого толстого типа с усами и почти без зубов. Я тянул его за усы, а он грозил зажарить меня и подать к столу с апельсином во рту. Не знаю почему, но мне это казалось забавным. К сожалению, я не помню его имени.
Если подумать, то отец, вероятно, считал меня в большей степени обузой, чем источником радости. Если у него когда-то и были женщины, он тщательно это скрывал, и я не могу себе представить зачем. Это не моя вина, но, полагаю, и не его.
Однако я никогда по-настоящему его не любил.
Кажется, мне было года четыре, когда отец начал регулярно брать меня с собой в гости к деду. Это стало первой большой переменой в моей жизни, которую я помню, и я был этому очень рад.
Только теперь я начинаю понимать, как много сделал для меня дед. Мне было лет пять или шесть, когда я понял, что отец не одобряет то, что показывал мне Нойш-па: например, как заставить листок бумаги отклоняться словно от дуновения ветра, силой одного желания. И более того: те игры, в которые мы играли, как я теперь понимаю, были первым введением в восточный стиль фехтования.
Меня озадачивало неудовольствие отца, но дух противоречия заставлял меня уделять все больше внимания Нойш-па. Возможно, в этом был корень возникавших между отцом и мной проблем, хотя я в этом сомневаюсь. Может быть, я похож на свою мать, не знаю. Я спрашивал Нойш- па, на кого я похож, но он всегда отвечает: “Ты похож на самого себя, Владимир”.
Я знаю только об одном происшествии, которое могло обидеть моего отца. Однажды, когда мне было лет пять, меня впервые по-настоящему поколотили, кажется, четыре или пять хулиганов из Дома Орки. Я помню, что был на рынке, выполняя какое-то поручение, и они окружили меня, называя именами, которых я не помню, и издеваясь над моими башмаками в восточном стиле. Они несколько раз стукнули меня, а один из них ударил меня в живот, отчего у меня перехватило дыхание, потом дали мне пару пинков и отобрали деньги, которые отец дал на покупки. Они были примерно моего роста, что, видимо, означает, что им было лет по восемнадцать, но их было несколько, и я страшно боялся того, что придется все рассказать отцу.
Когда они закончили меня бить, я поднялся и с плачем побежал через всю Южную Адриланку к деду. Он смазал какими-то снадобьями мои синяки, отчего я сразу почувствовал себя лучше, напоил чаем (в который он, подозреваю, добавил бренди), отвел меня домой и поговорил с отцом, так что мне не пришлось объяснять, куда девались деньги.
Лишь много лет спустя я начал задумываться о том, почему я побежал к Нойш-па, вместо того чтобы идти домой, что было значительно ближе. И только тогда я стал догадываться, насколько болезненно мог отнестись к этому отец.
Примерно через двадцать два часа после ухода Крейгара я сидел, откинувшись на спинку кресла, снабженного странным механизмом, позволяющим наклоняться, раскачиваться и прочее. Ноги я положил на стол. Носки ботинок были направлены в противоположные углы комнаты, а в промежутке между ними виднелось худое лицо Крейгара. Его подбородок можно было бы
