заметным усилием медленно погрузился в туман. Не очень плотный в смысле оптической проницаемости туманный флер был, видимо, очень плотным и вязким в смысле физической проходимости — было видно, как фигура в скафандре постепенно продавливала себе дорогу в мутно-дымчатом слое, подобно угодившему в парафин куску нагретого металла.
«Гадание по линиям спины» не удалось. Андрей, подчинившись какому-то не совсем осознанному побуждению, вошел в туман следом. «Безумие! — навязчиво, как вспышки транспаранта при аварии, пульсировало в голове. — Безумие!»
Довольно быстро он понял, что продавливать инертно-вязкую среду легче в том направлении, куда продвигался размытый силуэт псевдодесантника. Загадочная субстанция уступала натиску неохотно, но все-таки уступала, а Андрей напирал на нее гермошлемом, руками и грудью изо всех сил, чтобы хоть немного повысить темп черепашьей «гонки за лидером». В отличие от густого тумана в узкой расселине, слегка затуманенная стена пролома на вторжение — парное притом! — никак не реагировала. Разве что иногда метеорами пролетали мимо ослепительно-яркие искры.
Зыбкий силуэт «лидера» вдруг съежился и будто растаял на фоне зеленой зари — исчез. Продираясь… нет — продавливаясь к месту пластичного исчезновения «лидера», Андрей удвоил усилия и… вывалился из тумана.
В падении на ледорит (если плавный переворот через голову можно называть падением) он увидел, что его напарник по экзотическому переходу-продавливанию лежал по диаметру кратеровидной ямы, проломив наст закраины. В положении вверх ногами Андрей успел оглядеть просторную полость среди живописного нагромождения кучевых облаков, мраморно-тяжелых, источающих со всех сторон нежно- зеленое свечение.
При здешнем мизерном тяготении быстро встать с продавленного ледорита даже с помощью геккорингов было непросто. Для появленца эта задача вылилась в исполненное драматизма действо, я Андрей со смешанным чувством испуга, жалости и уважения к мощи его конечностей наблюдал, как скрытый скафандром Некто буквально вспарывал вокруг себя ледорит и, разбрызгивая ледяное крошево, упрямо стремился принять характерную для гуманоида вертикальную позу. Наконец этот Некто по- человечески выпрямился, после чего, ни секунды не медля и не оглядываясь, поковылял дальше. Андрей шагнул следом. Остановился. И только теперь увидел цепочку круглых следов.
Он и раньше заприметил эту превосходно видную на темном ледорите глянцевито-зеленую, неравномерной ширины полосу, но только теперь догадался, что видит пунктир ямок (или отверстий?) в ледорите, через которые произошел самоизлив зеркального вещества на поверхность. На удалении в несколько метров глянцевито-зеленая полоса очень напоминала «дорожку» разлитой по кратерочкам и буграм люминесцентной краски, но едва над этой «дорожкой» появленец занес ощетиненный геккорингами башмак — отражение тут же выдало зеркальную поверхность. «Мягкие зеркала, — догадался Андрей. — Виток спирали в центральной зоне гурм-феномена».
Перешагнуть отражавшую башмаки и свечение облаков полосу появленец не смог. Или не захотел. Судорожно разведя руки в стороны — как делает человек, которому надо войти в ледяную воду, — он вступил по колено в зеркальный «ручей»… И, когда завороженный странностью происходящего Андрей приблизился к месту событий, псевдодесантник в заблестевшем еще сильнее скафандре повернулся влево (словно для того, чтобы удобнее было взглянуть вдоль «ручья»), пошарил рукой на правой стороне кирасы (словно нащупывал регуляторы теплообменного режима), да так и застыл, продолжая медленно погружаться…
У развороченной кратеровидной ямы Андрей перед тем, как войти в туман, оглянулся. Потрясенно подумал: «Мир праху твоему, кто бы ты ни был…» От фигуры в скафандре посредине «ручья» остался похожий на бюст, лоснящийся, постепенно оплывающий бугор. Андрей машинально стряхнул с рукавов налипшие ледяные крупинки и, ожидая встретить вязкое сопротивление, вошел в туман с вытянутыми вперед руками. Вязкости не было. Ни малейшего сопротивления… Темно… Перед глазами роились какие-то еле видные в темноте хлопья. Не заблудиться бы… Он включил наплечные фары. В лучах света хлопья летели густо — как при обильном снегопаде, но «снег» валил снизу вверх, и это вызывало правдоподобную, усугубленную слабым полем тяготения иллюзию: будто падаешь сквозь метель в затяжном парашютном прыжке.
И еще было такое впечатление, будто при каждом шаге что-то все время подталкивало в спину. Он оглянулся. И сделал открытие. Вязкость появлялась при малейшем движении вспять.
Внезапно. «снегопад» иссяк. У Андрея сердце упало. Он сразу понял: толща «занавеса» пройдена. Впереди было темно и пусто. Он обернулся. Лучи наплечных фар мутными конусами освещали туман. Но даже это не мешало видеть сквозь туманный флер зеленое зарево. Чувствуя, как холодеет спина, Андрей огляделся вокруг. Ему и раньше казалось странным, что нигде не видно зарева прожекторов катера, однако это он относил на счет неизвестных оптических свойств туманного флера в сочетании с «метеорными» искрами и «метелью».
Голубоватое сияние наплечных фар скользило по темному ледориту слабыми отсветами, тонуло во мраке. О том, что он не заблудился, убедительно свидетельствовало яркое на темном фоне пятно фосфорически-белых внутренностей совсем недавно развороченного сугроба. При таких обстоятельствах оставалось только искать следы ступоходов машины. Андрей, оглушенный случившимся, почти бездумно, как во сне, перебрался через сугроб, снежная крупа которого, сыпучая прежде, успела, как ни странно, заледенеть. Свет фар вдруг выхватил из темноты невесомо парящую над ледоритовыми буграми продолговатую белую глыбу. Андрей не поверил глазам. Оцепенело вгляделся, проглотил что-то застрявшее в горле и медленно, словно боясь вспугнуть робкое привидение, стал подходить к обросшему инеем «Казарангу».
— Ка-девять, — позвал он, пальцами прощупывая сквозь пушистый иней металл ступохода. — Контакт!
Где-то вдали вспыхнула и угасла зарница.
— Свет! — приказал Андрей.
Снова вспыхнула трепетная зарница — он даме не взглянул туда. Двинулся вдоль борта, щурясь, обеими руками сдирая иней с пояса оптических репликаторов, с лицевой поверхности фар. Можно подумать, на борту катера взорвался весь запас кислорода. На отживающих свой век машинах всегда приходится опасаться чего-нибудь подобного.
— Ка-девять, открыть гермолюк!
В кабине инея не было.
Андрей зафиксировался в ложементе, оглядел остатки индикаторных огоньков. Кое-что понял. Воздушные и кислородные емкости на борту были целы, но ни воздуха, ни кислорода в них не было. Открыты все клапаны стравливания. Все, кроме одного. Андрей потянул на себя гибкий заправочный шланг, соединил разъемы и, перекачивая кислород из баллона НЗ в набедренный баллон скафандра, старался припомнить, через сколько часов с момента полного отсутствия команд человека логика и автоматика десантного катера самостоятельно переводит все бортовые системы в режим полуконсервации: спустя триста десять или спустя пятьсот девяносто? В любой случае это больше двенадцати суток. Он чувствовал такое острое желание выдрать из недр автоматики логические капсулы, что пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Заставил себя успокоиться.
Он подсчитал и точно знал теперь, что кислорода в баллонах скафандра ему хватит на двадцать три с половиной часа. Плюс, как шутят десантники, «последнее желание» — восемнадцать минут кислородной поддержки при взрыве аварийного патрона. «Снегирь» не «Шизеку», в котором можно надеяться на аварийный анабиоз. Не «Витязь» и даже не «Селена». Ежели обстоятельства не позволят открыть гермошлем после взрыва патрона максимум через двадцать минут — «Снегирь» превращается в саркофаг.
5. КРАТЕР N 666
На расконсервацию и очистку катера пришлось затратить около получаса. Занимаясь этой работой, Андрей оглядывал стиснутую со всех сторон мраморно-неподвижными облаками полость пролома и решал, как будет действовать дальше. Он высветил на таймерном табло обратного счета цифры верхнего предела возможности своего пребывания в скафандре: 23–00. Время «матча», проигрыш в котором совершенно
