— И сверхвизги, и выверты. А самое неприятное — паралич мышц, которые управляют движением глазного яблока. К счастью, это прошло.
— Такого у меня с глазами не было… Ну а потом? Разлом совсем затянуло?
— Да. Собственно, с этого и началась эпоха зондирования темпор-объекта всевозможными приборами. Любой прибор из любого материала, погружаемый в тело этого чудовища с какой угодно стороны под каким угодно нажимом, проходит в толще облакоподобной массы со смехотворной скоростью: около одной двадцатой километра в год. Если поинтересуетесь длиной кабельных шлейфов самых ранних наших зондов, выяснится: за восемь с лишним лет зонды прошли в недра темпор-объекта едва на четыреста метров…
— Вы говорите, Март это предсказывал?
— Он быстро понял, что белесый колосс — это не просто экзотический коктейль хорошо известных нам физических свойств. Когда на «Титан-главный» пришло сообщение о результате обследования «норы», он заподозрил, что мы имеем дело с четко локализованным объемом какого-то видоизмененного Пространства-Времени. Март был по горло занят отправкой к Япету спецлюггера «Вомбат» с очередной группой десантников, но ухитрился подготовить к экстренному заседанию ученого совета небольшой доклад или, как он сам говорил, «записку». В этой «записке» феноменальное явление на Япете впервые было названо «спиральной структурой дальнодействия темпор-пространственного прогиба», а белесая поверхность Пятна — «оптической границей темпор-прогиба местного выреза». С тех пор в научных кругах за гурм-феноменом закрепилось название «темпор-объект», а «Запиской Фролова-Тобольского» пользуются вместо введения в «Общую темпорологию».
— При чем здесь моя фамилия? — спросил Андрей.
— Не столько ваша фамилия, сколько ваши наблюдения, — возразила Светлана. — Они помогли Марту обосновать и отстоять на ученом совете очень нужную в те первые сутки рабочую гипотезу. Математическое обоснование своей гипотезы Март сделал за полтора часа до истечения срока действия визы, но это обоснование считают теперь классикой темпорологии… На том же заседании, кстати, ученый совет потребовал от УОКСа немедленной передачи «Байкала» под орбитальную базу для разведчиков темпор-объекта. Уже тогда было ясно, что исследовательской группе предстоит количественно расти.
— Накал страстей тут, видать, был нешуточный.
Светлана кивнула:
— Да, бурное было время… Но как-то все утряслось. Колония у Япета постепенно стабилизировалась. Март привык руководить работой исследователей темпор-объекта «дистанционно», как он сам выражается. Впрочем, дистанционный стиль руководства тяготит его, и раз в полугодие он неизменно подает заявление о пересмотре запрета на визу. И каждый раз УОКС аккуратно ему-отвечает стандартно-вежливым отказом.
— А чего другого он ждете!
— Видите ли… Март всегда был почему-то уверен, что вы не погибли и обязательно вернетесь. «Такой человек не затеряется даже в складках темпор-прогиба», — говорил он о вас. На сеансах телесвиданий он не однажды пытался объяснить с помощью математических выкладок мне и другим, что какая-то формула предсказывает на конец девятого года резкое сокращение границы темпор-прогиба местного выреза и что у вас есть шанс дотянуть до этого момента. В доводах его математической логики я ничего не понимала, да мне этот и не нужно было. Я и так знала, что вы вернетесь. Я чувствовала: вы должны вернуться несколько раньше, чем обещали формулы Марта… Струился во мне странный ток постоянного ожидания.
«Япет-орбитальный», это действительно не «Байкал», — мелькнула мысль у Андрея. — Орбитальная психолечебница».
Светлана окатила собеседника завораживающим взглядом широко открытых серых глаз, и Андрей почувствовал, как у него шевельнулись и невольно затрепетали веки.
— Не беспокойтесь, — сказала она, — я действительно не умею читать ваши мысли.
— Но вы умеете угадывать мое настроение, а это почтя то же самое, — возразил он.
— Как медиколог я обязана угадывать настроение. Вас, по-видимому, смущает повышенный, как выражается Март, потенциал моих к вам сопереживаний…
— Да, в определенные моменты нашего разговора я начинаю почему-то ощущать себя чуть ли не вашим родственником. Но с Мартом мы хотя бы заочно знакомы!..
— Не могу еще раз не похвалить вашу уже хваленую вами цепкую память,
— сказала она насмешливо и печально. — Я надеялась, очное наше знакомство будет более долговечным…
— Простите, — перебил он, — не будем ходить вокруг да около. Ну что делать, я действительно не помню, где это мы с вами успели…
— Здесь, — проговорила она.
— Это где, значит? В Сатурн-системе? Или в Дальнем Внеземелье вообще?
— Это значит — на борту «Байкала». В кабинете-приемной Грижаса, то есть в соседнем помещения. Когда? Восемь с половиной лет назад. Впрочем, по вашей шкале времени — совсем недавно… Каких-нибудь два месяца миновало.
— Так вот вы кто!.. — Андрей с облегчением рассмеялся. Он сразу вспомнил корабельный чемпионат, вторую свою победу подряд не по очкам, а нокаутом, ироническое поздравление Грижаса, осматривающего в приемной поврежденный в жестком бою нос победителя; за пультом отвратительно шипящего физиотерапевтического агрегата Грижасу ассистировала длинноногая, от бедер до бровей закутанная в белое девица, которую Грижас по своему обыкновению весьма церемонно представил: «Вы, кажется, еще не знакомы? Сейчас мы это мигом исправим. Мой молодой коллега, медиколог-стажер Светлана. Коллега временно — до прихода в систему Сатурна — исполняет очень ответственные и, скажем прямо, очень почетные обязанности рейсового медиколога в секторе П. Но, поскольку в пассажирском секторе поводов демонстрировать свое медицинское мастерство едва ли не меньше, чем в пашем, мы с коллегой поровну делим добычу, которая нам в обоях секторах перепадает. Сегодня нам повезло — в наши руки попал самый крупный из альбатросов Дальнего Внеземелья… Видите повреждение хрящевого основания носа? Что будем делать, коллега?… Верно, маску Румкойля… Вы слышали, Андрей Васильевич? Коллега предлагает радикальный способ лечения и через десять минут вас можно будет поздравить не только с победой, но и с выздоровлением. Вот вы я познакомились. Прошу друг друга любить и, не побоюсь этого слова, жаловать. Маска не жмет?» У Грижаса было хорошее настроение. Не исключено, что хорошее настроение было и у его коллеги, но девица очень смущалась.
У пациента тоже было хорошее настроение — он отпустил из-под маски Румкойля какой-то подобающий случаю комплимент. Не в чей-то конкретный адрес, а медицине вообще. Однако что-то не получилось с коэффициентом рассеивания и весь комплиментарный заряд целиком пришелся на беззащитные центры эмоций молодого, неопытного медстажера. Этого следовало ожидать; с одной стороны — довольно известный первый пилот единственной в мире «сверхлюстры», зрелый мужчина приятной наружности, в роскошной форме — альбатрос и золотая лилия на груди, с другой — юная пичуга, впервые в жизни выпорхнувшая в Дальнее Внеземелье. Он понял это, но поздно. Пытаясь взглянуть на нее из-под неудобной маски, он только усугубил ситуацию: над пультом ему удалось-таки высмотреть краем глаза что- то пунцовое на белом фоне. Он никогда не думал, что нормальная человеческая кожа может краснеть до такой степени.
И если бы Светлана об этом не заговорила, он ни за что бы не догадался, что та длинноногая, постоянно красневшая без особого повода, нескладная девица с порывистыми движениями, и эта уже весьма уверенная в себе, хотя на вид еще и очень молодая женщина с прелестным профилем и плавными жестами — один и тот же человек!
Честно объяснив собеседнице свой нечаянный всплеск веселья, Андрей извинился и выразил убеждение, что уж теперь-то общаться им, старым знакомым — почти друзьям, будет намного проще. Светлана, видно, поняла это по-своему.
— Да, теперь мы с вами почти ровесники, — проговорила она. Бесцельно собирая в пригоршню свисающий край белой шаля, тихо добавила: — Я очень вас ждала… Очень. Все эти восемь лет я ловила ка себе сочувственные взгляды… разные взгляды я ловила на себе, но верила, что вы вернетесь. Знала…
