Махинист, скорбя совестью, всё ещё ел себя поедом за своё упущение, из-за которого (как ему представлялось самому) Дирижопль охватило гибельное пламя. А Пивень изо всех сил и с небывалой для бывшего бандюка искренностью пытался утешить мрачного от тяжких раздумий великана, с которым успел сдружиться всерьёз – особенно после того, как доказал верность делу в критический момент. Тем, что не бросил ни Бову, ни Ухаря в пылающей котельной.
– Молодец, Пивень, пар те в задницу, – глухо басил Ухарь, невидяще глядя в спину Проповедника. – Не зря Бова в тебя поверил, не подвёл… Я вот подвёл. Да как подвёл, ум за разум заходит, как подумаю…
– Да что ты, друган, не кручинься, всё ж вроде хорошо кончилось, никто не погиб, только бандюки и сгинули без вести…
– Жалко? – вдруг полюбопытствовал Ухарь.
– Как не жалко, плисовые штанцы, люди ж всё-таки, сколько времени вместе гуртовались. Да, может, и не сгинули они, а просто выходить к нам не захотели, а?
– Может, и так. Братец мой двоюродный хитёр, как никто, недаром Хитруном прозывается. Может, пар ему в задницу, сейчас в этот колодец сверху заглядывает, нас высматривая.
– Да уж, плисовые штанцы… натерпелись мы страстей этой ночкой несчастной, чтоб её о колено пополам переломило. А что это у тебя на животе костюм топорщится?
Ухарь бездумно похлопал по вышеназванной выпуклости и немного повеселел, вспомнив.
– Бутыль. Ага. С окоселовкой.
– Ух ты! Ну ты голова! – восхитился Пивень, сразу ощутив небывалую жажду. И заискивающе предложил: – А может, прямо сейчас из горла по глоточку тяпнем?
– Да ты что?! – возмутился махинист. – Я же Бове обещал сохранить, пар тебе в задницу! А он мне твёрдо обещал, что вместе оприходуем, ежели благополучно приземлимся. – И снова помрачнел. – Вот и приземлились…
Пивень разочарованно сник – ну что за невезуха, опять, как и тогда в котельной, облом. Разговор промеж ними на некоторое время затих, поэтому перейдём к следующей парочке, неразлучным друганам Обормоту с Вохой Василиском, как раз топавшим за махинистом с золушком.
– Ну, Воха, халваш-балваш, вот тебе и новые приключения! – беспечно пытался острить стражник, придерживая на левом плече свою милую сердцу алебарду, а свободным локтем пихая барда в бок.
На что Воха лишь досадливо морщился, не видя в этих приключениях ничего весёлого. Душа барда начала искать путь поближе к пяткам ещё с самого начала спуска в бездну, и привычная бравада толстокожего манга, которому всё было нипочём, только нервировала его ещё больше. Лишь ненаглядная балабойка, которую он нежно баюкал в руках, хоть немного скрашивала ему существование.
– Домой хочу, обертон те по ушам, – буркнул Воха. – К жёнке с балабойкой под бок, на сладкие пироги да плотские утехи…
– Что? – Стражнику показалось, что он ослышался. Он даже приостановился, но, вспомнив, что за ним двигаются другие, выравнял шаг. На всякий случай он прочистил указательным пальцем ближайшее к Вохе ухо и переспросил: – Да неужто у тебя жёнка есть, бард ты мой бродячий?!
Воха стеснительно улыбнулся, сразу преобразившись лицом, которое приняло какое-то трепетное и мечтательное выражение:
– А ты думал, обертон те по ушам! Я когда бродячий, а когда и сидячий… Вот когда бродил как-то, то суженую и нашёл. – Воха снова сник. – Домой хочу.
– Да где ж твоя серьга в ухе, халваш-балваш, как подобает женатому мужику? – не поверил манг. – Врёшь всё, поди!
– Так мы ещё свадьбу не отпраздновали, – вздохнул Воха. – Вот как раз собирались, обертон те по ушам, как вернусь…
– А, вон оно как. – Обормот широко ухмыльнулся. – Зазнобу-то как звать, ежели не секрет?
– Да какой там секрет, был секрет, да и сплыл. Малиновкой звать. Хорошая, – ласково добавил Воха, опять на миг просветлев.
– Ух ты, имя какое чудное, первый раз слышу…
– Это ты в первый раз слышишь, – сразу обидчиво насупился бард, кидаясь на защиту любимой. – А в тех краях, где она живёт, имя это не в диковинку. Сама она из веси Пютаны, что в домене Рось, а поблизости есть и весь с таким же названием – Малиновка. – Воха снова тяжко вздохнул. – Домой хочу… Надоело перекати-полем быть, обертон те по ушам, давно уже хотел осесть, остепениться, да всё тянул, сам не знаю зачем… наверное, жалко прежнее занятие бросать – ведь и бродяжничество мне по душе. Вот и дотянулся…
– Потерпи. – Обормот посерьёзнел, близко приняв переживания другана, и сочувственно похлопал Boxy по тощему плечу. – Закончим это путешествие, с нами и вернёшься. Сыграешь свою свадьбу с Малиновкой…
– А прав Бова оказался, – тихо разговаривали сзади них Косьма Тихий с тем самым молодым послушником, которому не удалось у костра отвертеться от чарки – книжица напоила. – Не понадобились факелы! Вон света-то сколько, прямо как в нашем храмовнике.
– Бова знает, что говорит, – важно кивнул Косьма с таким видом, будто умения и знания настоятеля были его личной заслугой и не он в учениках у Бовы ходил, а наоборот.
– Жалко только, что всё подрастеряли – и жратву, и оружие… Вон, на два десятка наших молодцев – три или четыре молота всего и осталось. Всё в том пламени сгинуло.
– Бова сказал, оружие нам, может, уже и не понадобится, – напомнил Косьма, сам молот сохранивший. Он сплюнул в тёмное нутро колодца под лестницей и напряжённо вслушался. Но из-за топота многочисленных ног характерного шлёпка не услышал.
– Да что-то жрать хочется, – пожаловался молодец. – Брюхо к спине прилипло. Сейчас бы ко мне домой, на мамкины пироги, коими она на всю весь славится. Мы, в своих Пютанах, умеем ценить истинных мастериц…
– Терпи, все проголодались, – строго сказал Косьма, сплёвывая ещё раз. Показалось ему или всё же что-то услышал? Косьма по своим плевкам пытался определить высоту колодца, а заодно – долго ли им ещё топать. – Бова сказал, что идти ещё недолго, через пару часов будем на месте, а там и найдём что перекусить.
– Да откуда он всё знает, наш Бова?! – попытался недоверчиво возмутиться послушник, но тут же получил от Косьмы подзатыльник и боязливо втянул стриженую голову в плечи, как тортилья в панцирь. Косьма считался среди послушников чуть ли не вторым человеком после Бовы, так что его тоже уважали и побаивались.
– Ты что, не понял ещё? – слегка повысил голос Косьма. – Который год ему служишь? Первый? – Получив утвердительный кивок, Косьма сразу остыл. – А-а, тогда что с тебя взять… на то он и Бова Конструктор, чтобы обо всём наперёд знать.
И презрительно сплюнул вниз.
Остальные молотобойцы хранили дисциплинированное молчание. Вернее, развесив любопытные уши, пытались расслышать то, о чём треплются впередиидущие.
И тут Косьма понял, что не ослышался, когда плевок достиг дна и отразился соответствующим эхом.
– Бова! – крикнул Косьма. – Дно уже близко!
Вся процессия, растянувшаяся по винтовой лестнице длинной цепью, остановилась.
Бова, располагавшийся гораздо ниже своего ученика, обернулся, поднимая лицо, но не успел открыть рта, как случилось нечто из ряда вон выходящее.
Сперва чуть выше последнего послушника послышался чёткий характерный звук некоего трения. Затем раздался тоненький пронзительный визг, заставивший народ вздрогнуть и шарахнуться поближе к стенке колодца. А в следующий миг по гладкой поверхности перилец, предназначенных для рук, с бешеной скоростью пронеслось нечто этот визг издававшее. Сразу запахло палёным.
– Что это было? – нервно спросил Воха Василиск, кое-что успевший разглядеть, и это кое-что ему весьма не понравилось. – Мне показалось, или…
В этот момент внизу вспыхнул яркий свет, и Воха осёкся. По зеркально гладкому полу осветившегося колодца, неожиданно для всех оказавшегося рядом – всего-то ещё ступенек на тридцать спуститься, – так
