– Да ничего, Подорожник. – Благуша с улыбкой пожал плечами. – Обормот же сказал – никакой этот домен больше не Проклятый. А самый что ни на есть обычный. И пожелает кто поселиться в нём – так милости прошу, места на всех хватит.
Среди людей прошелестел-угас удивлённый ропот.
– А как же елсы? – нахмурился староста Светлой Горилки.
Благуша в ответ тоже свёл брови к переносице, всем своим видом выражая недовольство, но в глазах его прыгали озорные огоньки.
– Елсы? Елсы, значит, оторви и выбрось. Ну да, да про елсов Обормот не договорил. А вот как! – Обернувшись к шару, Благуша громко, чтобы услышали все, позвал: – Эй, Вийко, гость дорогой, выходь, покажись людям разным да неопасным!
Гость ждать не заставил, вышел… да так вышел, что земля под ним застонала и прогнулась.
Поднявшийся над площадью кона дикий женский визг длился недолго, так как те, кто кричал, быстренько попадали в обморок, перестав трепать окружающим нервы, а то поубивали бы, точно. Кстати, та девица, что строила глазки Обормоту, от страха полезла прямо на голову уже отличившемуся с нею парню, предоставив тем самым ему возможность дощупать то, что не успел. Надо отдать должное, парень не растерялся. Остальные же, духом и телом покрепче, сперва попятились, но, заметив, что Благуша с компанией весело улыбаются, глядя на них, в нерешительности остановились.
Выжиге со старостой повезло больше всех.
Вышедший из шара елс остановился чуть ли не перед ними… ну да, да, елс. Ну и что тут такого? Мы же с вами знаем, кто такие елсы на самом деле. А Благуша ко всему прочему решил подарить им гражданство в этом самом домене Шевед, прописав их там как один из многочисленных народов Универсума. Разве не заслужили они такой награды, неисчислимыми столетиями обслуживая этот долбаный мир для всех остальных?
Главный елс, Вийко, был так огромен, что его чёрно-коричневой тушей – поперёк себя шире – вполне можно было заслонить целую избу. Впрочем, оцепеневшему от ужаса Выжиге было не до сравнений. До тех пор пока в голову не пришла спасительная мысль – что, ежели бы тот вздумал двинуться по Мосту, то вряд ли бы его прошёл, не застряв… Это соображение Пахана и успокоило, позволив вернуться крохам былого любопытства.
Рассматривал елса и остальной народ, видевший такое диво впервые.
Рога, копыта, хвост – всё как молва народная приписывала. Но промеж рогов на телеге проехать можно, копытами разве что пни как поганки сбивать, а хвостом не мух, нет – ураган разгонять надо. А глазищи, глазищи-то, ух ты какие! Колесом от телеги не закроешь, так и зыркают, так и зыр… Ой мамочки, страсть то какая…
По бокам и сзади Елсового Пахана скобкой выстроилась свита из маленьких рогатиков, способных уместиться на его широкой, как десять лопат, ладони, сразу горстью, – видать, пресловутые анчутки. Эти были совсем нестрашные и даже презабавные…
Вийко скорбно вздохнул, подняв сим вздохом лёгкий ветерок, и окинул столпившихся славов укоризненным взглядом. И оттого что всё у него было такое большое, все его чувства стали сразу понятны людям. А затем он заговорил:
– Значит так, люди добрые. – От могучего рокочущего баса окружающий воздух явственно задрожал. – Превратное тут мнение сложилось у вас о нашем сословии, а мы к вам никогда зла не питали и никогда никому непотребства не чинили, так как на подобное совершенно не способны. Нехорошо. Стыдно вам должно быть. Так вот, в знак добрых и искренних намерений привёз я вам нашей знаменитой браги и от своего елсового имени приглашаю вас в домен Шевед хоть в гости, хоть на вечное поселение!
Благуша поднял руку, чтобы привлечь внимание, и веско добавил:
– Вы меня знаете, люди, оторви и выбрось, так вот, я подтверждаю – всё сказанное Вийко есть абсолютная истина!
Поверить такому после всего, что люди были о домене наслышаны, вот так враз, было трудно. Но трудно было и не поверить – вот он стоит перед ними, вечное пугало людских умов, да их же за страхи укоряет. И Благуша рядом с ним, живой и невредимый. Да ещё невесту привёз… уж не оттуда ли?
А бритоголовые молодцы из команды Благуши тем временем шустро выкатили из шара несколько вместительных бочонков, переправили их через Раздрай, заставив Выжигу со старостой и стражников уступить дорогу, и поставили перед народом. Так же шустро выбили верхние днища и быстренько ретировались обратно. Могучий хмельной запах браги, явно настоянной на пахучих лесных травах, сразу поплыл в разные стороны, притягивая к себе чувствительные к этому делу носы.
Подавая пример, манг-раздрайник, тоже перебравшись на сторону Роси (а за ним и вся компания с Благушей потянулась), шагнул к ближайшему бочонку, зачерпнул предусмотрительно навешенным на край ковшиком и опрокинул добрую порцию браги в широко открытый рот. Довольно крякнул, утёрся и требовательно уставился в толпу.
– Ну, чего же вы встали, халваш-балваш? – сердито пробасил Обормот. – Всё без обману!
Первым, принюхавшись как следует, решился попробовать Подорожник. Как-никак – староста, должность обязывает. А там и Выжиге некуда стало деваться, тоже ведь – Пахан кона.
Попробовали они. Крякнули. Утёрлись. Глянули изумлённо друг на друга. «Это ж какие бабки можно на таком напитке заработать!» – враз защёлкал в голове прожжённого торгаша Выжиги невидимый счётчик. «Это ж как мало надо такого пойла, чтобы всласть упиться!» – подумал староста Подорожник, у которого вечно этих окаянных бабок не хватало, несмотря на его высокое среди мирян положение. А затем во всеуслышание объявил:
– Брага крепка да вкусом богата! Знатное угощение, подходи, налегай, чирей вам на лоб, чтоб мне больше досталось!
После этих слов разночинные славы осмелели и потянулись к елсовому угощению. Кто с любопытством, а кто и с некоторой торопливостью – а вдруг и вправду не достанется? Моментально охмелевший Выжига, приметив, что рядом оказался Благуша со своей девицей (как там её… Минута, что ли?), полез к ним обоим целоваться:
– Эх, и богатая же будет свадьба, друган! Я за ту декаду, что тебя не было, для тебя такую прибыль с твоих бабок устроил, пёсий хвост, что ушам своим не поверишь! Да, богатая будет свадьба в Светлой Горилке! – и заорал во всю глотку: – А ну покажите нам, как милым целоваться надобно! Сладко!
Люди, к этому времени давно улыбавшиеся – ведь ничего страшного, как оказалось, не случилось, а, напротив, случилось много чего хорошего, – с готовностью подхватили:
– Сладко, сладко!
Даже Милка, тоже протолкавшаяся в первые ряды, благосклонно улыбнулась своему бывшему жениху. Ей теперь не о чем было жалеть, ведь её муж ныне был самый богатый и почитаемый человек на кону. О том, что не без помощи Благуши это произошло, она, конечно же, не ведала. Да и зачем бабе знать все эти мужские заморочки? Любая её прихоть теперь могла быть удовлетворена, а о чём-то другом Милка никогда и не мечтала.
Ничуть не возражая против народного волеизлияния, Благуша обнял Минуту, давно с сияющим взором ожидавшую этого волнующего момента, и повернул её к себе лицом, сам при этом с загадочной улыбкой окинув взглядом замерший в ожидании народ. Слав с добротой в своём широком сердце думал о том, что ведь никто ещё толком не уяснил, какие всех нынче ожидают перемены. Но ничего, ничего – не всё сразу. Затем решительно привлёк Минуту к себе и поцеловал. Губы влюблённых слились во что-то горячее, волнующее, родное, и славу сделалось так хорошо, что на миг ему почудилось, будто всё происходящее – просто сон, который может оборваться на самом неожиданном месте…
Но это было не так.
Он знал это с незыблемой уверенностью, заглядывая в сияющие глаза милой и погружаясь в них, как в бездонный сладкий омут – до самого дна. И мысль, озарившая его сознание в этот миг, ещё долго будет потом светить всем многочисленным народам Универсума, неся им счастье, спокойствие и процветание:
«Отныне мы сами будем творцами своей судьбы, оторви и выбрось! Сами!»
Да будет так.