чужой, всё как на духу должен выложить. Может, чем смогу помочь. Видно же, что против воли здесь, халваш-балваш, оказался, иначе б не валялся там, где я… гм, тебя нашёл.
– Как я здесь оказался? – Обернувшись, Благуша пожал плечами, ширина которых была вполне способна поспорить с шириной плеч манга. – Испытание мы решили с друганом устроить. К Невестину дню.
– Испытание к Невестину дню? Отказную? Здорово! – Манг восхитился вполне искренне, безотчётно потрогав левой рукой бирюзовую серьгу в правом ухе (правая рука была занята здоровенной алебардой, с которой раздрайник никогда не расставался) – знак семейного положения, о котором славу пока оставалось только мечтать. – Люблю такие штучки, халваш-балваш! Так что ж ты стоишь, сотню анчуток тебе в штанцы?! Тебе же давно пора быть в пути…
Обормот осёкся, задумчиво сдвинул мохнатые брови, прищурил и без того узкие манговские глаза, нахмурился ещё больше…
– То-то и оно, – горько усмехнулся Благуша, оценив мыслительные усилия Обормота, – что давно в пути. Обскакал меня друган. Усыпил да в овраг отволок. Вероятно, чтоб случайно кто раньше времени не разбудил. Да вот ты на меня и на… наткнулся. – Благуша невольно поморщился – от нового, на днях купленного расписного красного армяка ощутимо пованивало. Нехотя закончил: – Так что я тебя ещё и благодарить должен.
– Да ладно, чего там… – Ражий манг смущённо почесал затылок, запустив пятерню под край пузатого островерхого шлема. И вдруг с силой стукнул древком алебарды оземь. – Погоди. Но это же явное и вопиющее вероломство! Халваш-балваш! Так делать не полагается! Как лицо ответственное, государственное, спрашиваю: будешь на него, халваш-балваш, жалобу подавать?
Раскосые чёрные гляделки строго и выжидательно вперились в переносицу Благуши, отчего в ней вдруг нестерпимо засвербело. Благуша оглушительно чихнул, избавляясь от зуда, и пробормотал:
– Ни к чему, сам разберусь… Ладно, мне и в самом деле пора.
– Погоди, малый, что-то ты совсем плохо выглядишь. На-ка, халваш-балваш, хлебни. – И манг протянул ему небольшую пляжку, искусно выточенную из чёрного обсидиана, – наверняка работы чернокожих егров, мастеров-искусников из горных доменов.
– Спасибо, после вчерашнего что-то не хочется, – попытался откреститься Благуша.
– Да это не брага, халваш-балваш, это бодрячок! Ядрёная штука, моментально вышибает любую дурь – что хмельную, что сонную. Сам пользуюсь, халваш-балваш, и приятелей пользую! Да бери, не стесняйся!
– А-а… Другое дело, оторви и выбрось.
Всего один глоток – и по пищеводу Благуши понеслась жаркая волна, а затем без всякого перехода шибануло таким лютым холодом, что слав застыл не хуже вехового олдя. Из вытаращенных глаз так и брызнули слёзы, язык онемел. Зато голова аж зазвенела от накатившей ясности.
Благуша молча протянул пляжку обратно, пытаясь поблагодарить непослушным языком, но манг великодушно отмахнулся:
– Оставь себе, слав, сегодня у меня хорошее настроение.
– Ско… сколько я… тебе должен? – насилу выговорил слав, зная, что бодрячок – штука довольно дорогая.
– Перестань, халваш-балваш, это по дружбе! Тем более что я ничего не теряю – расходы отнесу на казённый счёт, по укладу «Оказание помощи потерпевшим».
– Спасибо, друган… Обормот. Как раз этого… кхе… мне и не хватало. Однако надобно мне поспешать…
– Ты же о бегунке сейчас думаешь, не так ли, халваш-балваш?
– О ком же ещё, – согласился Благуша, пряча пляжку во внутренний карман армяка и дивясь такой поразительной прозорливости манга. – Другого способа вернуться всего за три дня в свой домен я не вижу, оторви и выбрось!
– Халваш-балваш, я пойду с тобой! – Обормот решительно рубанул воздух свободной ладонью, явно с трудом удержавшись от того, чтобы не изобразить этот же жест любимой алебардой, для внушительности. – Строфник – мой дальний сродственник, ежели попрошу, лучшего голенастого тебе даст, да со скидкой. Пусть только попробует отказать, старый сморчок!
– Спасибо за предложение, но бабок у меня достаточно, не в бабках ведь счастье…
– А в их количестве! – довольно заржал стражник, откровенно испытывая удовольствие от возможности оказать услугу славу, к которому вдруг воспылал необъяснимой симпатией. Может быть, из-за испорченного армяка, от которого до сих пор разило за веху? – Путь у тебя долгий, халваш-балваш, так что экономия не помешает! Да, какие-нибудь закупки в дорогу будешь делать?
– Придётся, – кивнул Благуша, невольно тоже начиная испытывать положительные чувства к добродушному мангу, проявившему к нему такое участие. Да и подарок немалую роль сыграл, пляжка из чёрного обсидиана стоила весьма прилично, не говоря уже о содержимом.
– Тогда я сейчас попутку до Станции поймаю, халваш-балваш, а ты, не мешкая, подходи, я тебя на выходе с кона поджидать буду.
– Лады.
Весьма довольные друг другом, они звонко хлопнули по рукам и разошлись.
Благуша решительно направился в торговые ряды кона, легко раздвигая суетившийся народ широкими плечами, а когда высмотрел нужный розничный прилавок, свернул и протолкался к нему сквозь толпу галдящих покупателей. Здесь, почти не торгуясь, он купил берестяной туесок величиной с два кулака, с кубиком суточного долгольда внутри, а на соседнем прилавке – кое-какую нехитрую снедь в дорогу да и котомку присмотрел, чтобы всё это добро разместить. Затем занялся поисками новой одёжки, очень уж сильно от него разило… утренним подарком Обормота. Армяк любимого, красного цвета отыскался быстро, не новый, правда, в отличие от испорченного, и без золочёной вышивки, но ещё добротный, целый, причём недорого, что сейчас было особенно важно, а с рубахой и вовсе проблем не возникло – рубахи у торговца имелись всех цветов и размеров. Благуша выбрал алую. Штанцы менять не стал, во-первых, на них не попало, во-вторых, они у него были моднючие аж страсть – плисовые штанцы синего колера. В своё время он за них прилично отвалил бабок – больно уж фартово смотрелись, как у жениха. Тут же у продавца за прилавком и переоделся, спихнув ему подпорченную одёжку за скидку на обнову.
В последний раз глянув через Бездонье на снежный кон – шумящих, спорящих мирян там было не меньше, чем на его стороне, слав невольно задержал внимание на необычно большом и дородном для его народа нанке в роскошной шубе из удивительно красивого палевого меха – меха юрсема, – важно и неторопливо рассекавшем собой толпу, слово нож масло. Присмотревшись Благуша узнал в нём Сдельного Пахана – Лук Ян Ко, который, как самый богатый человек среди торгашей, вполне мог себе позволить роскошь вроде этой шубы. Ведь юрсемы, небольшие пушистые зверюшки размером с домашних кошар, когда-то водившиеся во всех доменах, ныне стали большой редкостью из-за своей удивительной доверчивости к человеку, в частности к охотнику. И понятное дело, цена на их мех давно стала прямо-таки занебесной. Большой знатный нанк остановился возле пограничного олдя, где в данный момент собрались все старейшины торгового кона с обоих доменов для обсуждения общих торговых проблем, и басовито принялся о чём-то с ними рядиться. Благуша не разобрал, далековато было. Старейшины в ответ закивали, то ли в самом деле согласные с ним, то ли просто не осмеливаясь спорить с самим Паханом. А тот, завершив короткую речь, щедро отхлебнул из поданного ему подбежавшим мальцом огромного кубка с дымящимся напитком и пустил его по кругу.
Спохватившись, слав закинул котомку за плечи и заторопился к выходу из торговых рядов. С удовольствием бы поглазел и послушал дальше, но, увы, некогда. Сегодняшнему кону было суждено отшуметь без него.
Спустя некоторое время в компании с Обормотом он уже пылил на попутной телеге к Станции. Обормот беззаботно трепался о чём придётся, не забыв смущённо похвалить обновку, а слав был задумчив и молчалив. Никогда ещё ему не доводилось попадать в столь отчаянно сложную ситуацию. Ничего, ещё не всё потеряно. Успеет… Наверстает… Почти три дня в запасе… так просто он не сдастся, оторви и выбрось, и всё тут!
В сердце кипело возмущение, требуя немедленной расплаты, но умом Благуша понимал, что до этого
