обуза.
Оставался бортовой журнал, но в нем, если судить по беглому осмотру, такая проверка предусматривалась. Обычный транспорт, с обычным грузом… Я чувствовал, что дело здесь не только в том, что нас старались задержать и подставить под удар флота. Была еще какая-то неизвестная опасность. А мы до сих пор не заметили ее.
В рубке пахло пластиком и горелой изоляцией — обычные запахи аварии. Ходовые генераторы заглушены. Обесточены все управляющие линии. Тем не менее резервные мониторы позволили мне удостовериться, что загрузка нашего последнего бота все еще не закончена. Времени до вероятного появления боевых кораблей Комора оставалось совсем немного. Пора было убираться отсюда.
Я отдал команду прекратить погрузку и решительно направился к шахтному лифту. Я прошел почти весь коридор, все пятнадцать метров, отделявшие меня от кабины лифта, когда внезапно подумал, что этот корабль, возможно, последний кусочек родного мира, который мне суждено видеть. Если мои планы осуществятся — дальше будет Темная зона.
Не знаю, что на меня нашло. Накатила тоска по привычному укладу жизни, по тысячам знакомых мелочей, по почти забытой, родной планете.
Одним словом, я сам себя старался разжалобить и скрыть за всем этим каскадом трескучих слов простую и очевидную истину: я навсегда прощался с одним- единственным человеком, который был мне дорог в этом мире.
Так прощаются на вокзалах, когда поезд еще стоит на перроне и осталось несколько минут до свистка кондуктора, и вы знаете, что отойдет поезд, а совсем не вокзал.
Вы еще можете остаться, но этого никогда не случится, потому что билет уже взят — путь выбран. Человека, стоящего рядом с вами, уже как бы и нет, он остается в прошлом навсегда… Навсегда… Навсегда…
Я хорошо знал эту старую песню колес. Воспоминания студенческих лет унесли меня в земной и теперь уже нереальный город. Кажется, он назывался Кишиневом…
Прошлое иногда повторяется — только на этот раз все было намного серьезной. Я вновь увидел ее лицо, когда она закрывала дверь моего номера в гостинице Лимы, ее презрительную усмешку одной стороной губ… И так, с гордо вскинутой головой, она навсегда ушла из моей жизни.
А может, я чего-то не понимал? Может, за всеми этими агентурными играми, психологическими тестами, проверками и переодеваниями скрывались самые обыкновенные беспомощность, одиночество, желание ответного чувства? Так легко себя убедить, если хочется верить…
Если бы я чуть поспешил, если бы меня не оглушил неожиданный каскад воспоминаний, не замедлил моих движений — все бы тогда сложилось иначе. Но из темноты словно невидимая ладонь протянулась и придержала меня на несколько мгновений, чтобы я мог услышать женский крик…
Глава 16
Полчаса назад, когда Крайнов еще только направлялся к управляющей рубке «Хитака», в одной из запертых пассажирских кают четыре человека приступили к выполнению хитроумного плана Шифта.
Из всей команды «Хитака» только трое знали, что под нарочито мешковатой мужской формой четвертого пассажира скрывается женщина.
— Дар очень болен. У него слабые легкие… Врач прописал ему постоянную дозу кислорода, — так объясняли они странное поведение своего товарища в ресторане кают-компании, забирая с собой его порцию. И поскольку эти пассажиры неплохо оплатили свои места, никто не задавал им лишних вопросов. К тому же, у капитана имелись специальные указания по поводу этой четверки. Их никто не беспокоил и не удивлялся тому, что в одной из комнат двухместной каюты жил один человек, а в смежной ютились остальные. Впрочем, рейс продлился всего неделю. И завершился для многих членов экипажа самым неожиданным образом.
Для многих, но только не для этих четверых, ожидавших захвата «Хитака».
Сейчас наступило время последней части операции, долгожданное для мужчин и мучительное для женщины.
На экране скрытого сканера они увидели, как Крайнов неторопливо прошел по коридору к рубке управления.
— Вам пора раздеваться, — произнес старший из этой команды, жадными глазами ощупывая скрытую под мешковатой одеждой фигуру женщины.
— Успеете! Он еще только вошел в коридор. — Казалось, женщина испытывает мучительные колебания и не может решить, как ей следует поступить.
— У нас остается мало времени. Все должно выглядеть естественно.
Наконец женщина встала со стула. Медленно и нерешительно, двигаясь словно в тумане, начала расстегивать пуговицы своей форменной куртки.
— Помочь? — спросил второй, низкорослый, с большими залысинами на лбу, стараясь, как бы ненароком, дотронуться до нее.
— Обойдусь. Убери свои грязные лапы! — Гнев помог женщине преодолеть смущение, и, сорвав с себя куртку, она отшвырнула ее в сторону. Вслед за ней полетела блузка. Потянувшись к застежке лифчика, она вдруг остановилась, случайно встретившись взглядом с самым младшим из их команды. Он заерзал и смущенно отвел глаза, словно уже уличенный в чем-то постыдном.
— Пусть Джон выйдет.
— Нет, — ответил старший, — все будет по инструкции.
— Грязные свиньи! — произнесла женщина, еще раз увернувшись от протянутых к ней нетерпеливых мужских рук. Она постепенно пятилась и, наконец, уперлась спиной в угол комнаты. Затравленно озираясь, женщина с отчаянием поняла, что дальнейшее промедление лишь спровоцирует ее компаньонов на прямое насилие.
Тогда, сорвав лифчик, она бросила его им в лицо. Так псам бросают иногда часть одежды, чтобы отвлечь их внимание.
Низкорослый подобрал с полу блузку и медленно, с блуждающей улыбкой разорвал ее на несколько частей. Затем, не отрывая глаз от груди женщины, методично стал срывать пуговицы с ее куртки.
— Пусть Джон выйдет, — опять попросила женщина.
— Чего ты ко мне привязалась? — фальцетом спросил Джон, облизывая пересохшие губы. — Что я, хуже их?
— Да уж, не лучше…
— Снимай брюки и ложись на диван! — приказал старший.
— Нет! — сказала женщина. — Об этом мы не договаривались!
— Ты знаешь инструкцию. Придется немного потерпеть. У
