осчастливил…
— Ангел, вишь, улетел, — казак с улыбкой старательной ответствует, — а ты, любовь моя распрекрасная, не подаришь ли поцелуем в награду за старание?
… В общем, тут и поженили их. Свадьбу сыграли веселую, да и жили потом молодые душа в душу и вплоть до самой старости вспоминали ангела Божьего. Особливо казак, причем того, что у виска крылышком крутил…
Как казак сироту от свадьбы избавил
В одной деревеньке жила-была девка. Сирота-сиротинушка, одна тока тетка старая из родни у ней и осталася. Да и девка-то сама собой обычная, душа лиричная, все в меру, небольшого размеру, нраву веселого — есть такие в селах…
Вот как-то раз по бабьему лету пошла она раз с подружками в ночь гулять, хороводы водить. Ну, там, пляски, гулянки всякие, частушки народные, парни, через одного, тверезые… Поют да хохочут, разных девок щекочут, с ними же обнимаются, в любви признаваются, прячутся по двое — дело-то молодое…
Девка от подружек не отстает, веселится, как умеет, а тока глядь-поглядь, да и начал крутиться вокруг ней парень. Сам высокий да красивый, одет нарядно, пострижен опрятно, в красном да черном — смерть девчонкам! На других-то и не смотрит, а все вокруг сиротинушки вьется — то спляшет перед ней, то песню громче всех запоет, а уж через костер высокий не тока прыгал, а и перешагивал, эдак с расстановочной. Все ему нипочем! Девке-то лестно таковое внимание, краснеет она, за ручку себя подержать дозволяет, внимает речам сладким.
— Уж ты скажи, краса милоликая, пойдешь ли замуж за меня?
— Ой, ну я подумаю…
— Да ты сразу скажи — жить мне теперича али помереть?
— Ой, ну я не знаю…
— А коли откажешь молодцу, сей же час при тебе полное самоубийствие исполню! Вона, об пень башкой, и вся недолга…
— Ой, ну я согласная…
Дали они друг дружке слово верное, прилюдное да и опять всем хороводом в пляс пошли. Подружки все косятся, завидствуют — эдакого барина неместного отхватила, дуреха… А тут незаметно и ночь прошла, небушко розовым окрасилось. Нареченный взбледнел как-то, а с первым криком петушиным — рассыпался черным пеплом по ветру! Тока и донеслось из-под сырой земли:
— Вот уж я за тобой приду, невестушка-а…
Тут тока и поняли все, что был энто — всамделишный черт! А сирота ажно так в крапиву и села — поняла, кому слово дала, за кого замуж собралася…
… Поутру вой на все село! Виданное ли дело — черт живую девку просватал, а кто сам доброй волей нечистому поручился, тому спасения нет. Поп в церкови и на порог не пустит, и грех не отпустит, да еще поглядит грозно, что ж теперь реветь — поздно…
Ну а покуда она плачет-убивается, у старой тетки в ногах валяется, шел вдоль деревни казак! Из краю ордынского, от шаха хивинского, кудряв головой, собой удалой, при форме, при шашке, в чуть мятой фуражке, идет-шагает, на груди «Егорий» играет! Вроде бы дел у него в той деревеньке и не было, другой бы прошел да не оглянулся — мало ли с чего девка глупая слезами заливается… А этот не стерпел:
— Что ж за печаль-кручина такая у вас приключилася? Али помер кто?
Девке тож выговориться надо, она и рада, цельный час казака грузила, все как есть изложила… А закончила рассказ — снова в слезы сей же час!
— Ладно, девка, тока не ной. Осень на дворе, а ты сырость разводишь. Пусти-ка меня в избу, посижу-покумекаю, как твоему горю помочь…
Ну сирота да тетка в дом его приглашают, за стол сажают, подают остатки каши да еще щи вчерашние. Казак за все благодарствует, а сам лоб морщит, думу думает. Долго думал, соопределялся, в уме взвешивал, а потом и говорит:
— Надо замуж идти! Коли слово дадено, так бери честь и неси — много дур на Руси… Доставай самое что ни на есть разнарядное платье да платок поцветастее, а соседям накажи и носу через забор не просовывать — не ровен час, цельным кагалом нечистая сила за невестой явится!
Девка, как снулая рыба, сказала «спасиба», и хоть слезы роняет, а, что велено, исполняет. Вот закатилося ясно солнышко, отпели петухи зорьку вечернюю, собирается сирота во последний путь. Не успела платья переменить, как за окошком стук да гром! Едет-скачет цельный кагал свадебный — три телеги разбитые, всякой нечистью набитые: тут и лешие, и овинные, и бесовки рылосвинные, и скелеты с балалайками, и кикиморы, и бабайки… А впереди всех женишок — наиглавнейший черт! Уже ничем и не скрывается, ни под какие личины не рядится — за своим пришел, за обещанным!
Сирота как в оконце глянула, так и в обморок… А казак времени не теряет, надевает поверх формы платье девичье, платком накрывается, сапоги под подолом прячет.
— А и где ж тут моя суженая? — черт кричит.
— А и тута я, родимый, не радуйся, — казак из дверей выходит.
Уж нечисть вой подняла, смех да шутки, им же праздник — душу христианскую извести.
— Один поцелуйчик! — черт разлакомился, да казак его с размаху кулаком в пятак.
— Не сметь, — говорит, — до венца и облизыватца!
Еще громче взревели гости, на телегу «невесту» сажают, на кладбище везут, дескать, там и обвенчаетесь. Черт нос протер да вновь полюбовности строит:
— Дайте-кось ножки вашей нежной докоснуся…
— Не сметь, — казак ответствует и наступает сапогом черту на копытце. — До алтаря и не лапай зазря!
Рогатый ажио взвизгнул от боли немыслимой. Ему уж и женитьба не в радость — какую драчунью выискал, даром что сиротина, а дерется не хуже мужчины… Подъезжают они к старому погосту, меж крестов проходят, а тут холм могильный прямо на их глазах и раскрывается.
— Вот, — черт говорит, — и постеля наша брачная. А у вас, кажись, сзаду юбка примялася, ужо поправлю…
— Не сметь, — казак рявкает, пнув нечистого промеж ног. — До брака не хватай за всяко!
Бедный черт на коленки брякнулся, слова вымолвить не может, чует — женихалку отбило навзничь! Еще чуть-чуть, и хоть на паперти пой фальцетом… А нечисть уж: с телег повскакала, кругом стоит, в ладоши плещет, зубами скрежещет, всей толпой захотела девичьего тела! Кой-как чертушка встал да и высказался:
— Вот кладбище мертвое — это церковь наша! Упыри да ведьмы — гости с дружками, плита могильная — алтарь! Так скажи при всех, идешь ли за меня, краса-девица?
— Отчего ж не пойти, коли не шутишь.
— Я шучу?! — ажно захохотал нечистый. — Да я тебя хоть в сей же миг готов на руках унесть в могилу!!!
— Охти ж мне, — казак притворно вздыхает. — А не хочешь ли послушать сперва, как сердечко девичье стучит?
Подпрыгнул черт от радости, сладострастием заблестел, грешными мыслями оперился да и кинулся к казаку на грудь. А на груди казацкой, под платьем невестиным тоненьким, сам Егорьевский крест… Прямо через ткань белую на пятачке чертячьем свое отражение выжег! Дурным голосом взвыл женишок рогатый… Казак платье сорвал да за шашку:
— Эх, порубаю в колбасу, бесово племя! — да как зачал махать клинком крестообразно, в православной траектории, только нечисть и видели!
Возвернулся он к утру, сам потный, весь день спал с усталости. А уж прощаясь, девке-сироте рубль
