Но и за последующие три года этот самый командный дух не сумел пробраться в сердце Грегора. Будучи абсолютно нелюдимым, он общался с товарищами по команде только на тренировках. Зато во время ответственных матчей он действительно преображался, и даже те, кто видел его звериное воплощение, больше удивлялись его поведению на поле, чем его нечеловеческому облику. Сохраняя бесспорное лидерство, оборотень научился тем не менее играть в команде и иногда, уверенный в беспроигрышной ситуации, проявлял великодушие и перед самыми воротами отдавал пас коллеге, который под оглушительный рев трибун завершал атаку Грегора.
Но как только звучал финальный свисток, ведущий футболист останавливался, вскидывал в победном жесте руки вверх, оглядывал трибуны и направлялся в раздевалку, никак не реагируя на поздравления остальных игроков команды, привыкших, что их лидер не участвует в общем ликовании. Руководство, конечно, нашло время присмотреться к новому игроку, и кое-кто даже высказал подозрение, что оборотень обладает способностью, невзирая на щит, наложенный на футбольное поле, каким-то образом использовать магию, чтобы увеличивать скорость атаки. Не зря же чуть ли не с первых игр с его участием к нему пристало прозвище Торпеда Грегор.
Но большинство, тогда свято веруя в стойкость магических полей территории, просто подняли высказавшего подозрение на смех. Возможно, им просто не хотелось лишать свою команду выдающегося нападающего. Как-то само собой сложилось, что, даже если Грегор и научился как-то обманывать щит, беспокоиться все равно не о чем — можно считать, что в остальной магии он не силен.
Серегин окончил повествование, взглянул мне в глаза и сказал:
— А теперь я в этом совсем не уверен.
— В чем? — переспросил я, стараясь понять, что именно из известной биографии Грегора вызывает сомнения майора.
— В том, что наш приятель магией не владеет.
— Ну и что? — не понимал я беспокойства милиционера.
— Что-что, — вдруг передразнил меня Серегин. — Он и так физически могуч дальше некуда, а если он еще и магией владеет, тогда…
Действительно, не надо и договаривать. Воевать с таким навороченным монстром можно только в компьютерной игре, обладая немереным количеством боеприпасов, аптечек, да и вообще несколькими жизнями. В нашем случае надпись «game over» будет заменена прямой линией моей кардиограммы, а может, и не только моей.
— А с чего, собственно, такая уверенность? — стараясь придать голосу побольше бодрости, поинтересовался я.
Майор почесал в затылке и спросил:
— Как думаешь, Зое Андреевне можно верить?
— Кому? — От удивления у меня глаза на лоб полезли. — Бабе Зое? Этой сплетнице?
— Ей, — буркнул майор и уверенно добавил: — В любом случае дыма-то без огня не бывает.
Я бы мог ответить, что, для того чтобы заставить чадить солому, достаточно увеличительного стекла и солнечного света, который по сути огнем не является, но спорить не стал. А Серегин пересказал свой диалог с Зоей Андреевной, которая, похоже, стала считать себя личным сексотом майора.
Понизив для конфиденциальности голос, баба Зоя поинтересовалась у Серегина, что он думает об инциденте, произошедшем утром в магазине.
«В каком именно?» — уточнил майор, делая вид, что знаком со всеми без исключения инцидентами, произошедшими во всех магазинах города.
«В круглосуточном, том, что недалече, на проспекте», — живо отозвалась бабуля.
Серегин, который не горел желанием знакомиться с очередной сплетней бабы Зои, подавил улыбку и, продолжая строить из себя величайшего человека в криминологии, с интонациями следователя, который вот-вот припрет подозреваемого к стенке, спросил: «А что вам об этом известно?»
Как он сам признался, улыбка его скоро угасла сама собой, когда баба Зоя поведала ему загадочную историю о ее знакомой Машке, которая как раз и торговала в том злополучном магазине, расположенном, кстати, в полутора остановках от нашего дома.
По ее словам, Машка уже подсчитывала выручку, собираясь сдавать магазин после ночной смены, как распахнулась дверь, и в павильон ввалился здоровый неопрятный мужик, который выглядел так, будто ночевал на какой-нибудь стройке. Вся его одежда была вымазана побелкой, да и сам он показался Машке чрезвычайно помятым. Поначалу продавщица не особо удивилась незнакомому утреннему визитеру, так как его товарищей по несчастью, стремившихся, разлепив глаза, унять душевные муки пивом или чем-нибудь покрепче, она повидала немало. Но когда посетитель подошел к прилавку, она засомневалась, что он из этой братии.
А тот оглядел витрины, выбрал продукты, обойдя вниманием алкоголь, и, не расплатившись, направился к выходу. Тертая Машка крикнула в подсобку коллеге, чтобы та вызвала охрану, а сама ринулась отвоевывать товар. Надо сказать, что в этом плане у нее уже был опыт и она не раз каким-то непостижимым образом ухитрялась догнать мерзавца, уходящего с неоплаченной бутылкой портвейна, и преградить ему дорогу. После этого она хозяйским жестом вырывала украденное, желала похитителю с десяток болезней, выталкивала его из магазина и с чувством выполненного долга возвращалась за прилавок. Вот и в этот раз она бросилась за незнакомцем и, останавливая, схватила его за рукав. Но вместо того чтобы безропотно вернуть пакет с провизией, как это делали другие застуканные на месте преступления, тот в одно мгновение обернулся и оскалился звериным оскалом, причем, по словам Машки, это отнюдь не было расхожим выражением. Бурая щетина, которой было покрыто лицо грабителя, прямо на глазах полезла из пор, и продавщица могла побожиться, что рука, которой мужик держал пакет, покрылась такими же густыми бурыми волосами, а из пальцев стали расти когти.
В этом месте баба Зоя сделала паузу, перекрестилась и уставилась на милиционера, ожидая его реакции. Но майору даже не надо было пытаться сохранять невозмутимость. Новости были до того ужасные, что Серегин просто окаменел. А пенсионерка, приняв выражение лица майора за недовольство глупыми россказнями, затараторила, что Машка нисколечко не пьет и, раз она говорит, значит, так все и было на самом деле.
Затем рассказчица поманила майора к себе, вздрогнула, решив, что это будет слишком панибратски, и сообщила, что если бесконечно уважаемый ею милиционер думает, что на этом все и закончилось, то он глубоко заблуждается. Поскольку как раз после этого и начался настоящий кошмар. Едва обычно бесстрашная Машка отпрянула от безумного громилы, как отовсюду раздались резкие хлопки, и, к своему ужасу, обернувшаяся на их шум продавщица увидела, как на полках взрываются различные консервные банки, разбрызгивая вокруг свое содержимое. За их шумом не было слышно хлопков открывающихся пакетов со всякой мелочью типа чипсов, семечек и упаковок с сыпучими продуктами. Но все это безумие прекратилось, едва только ужасный посетитель, все-таки прихватив с собой пакет с провизией, в котором тоже, кстати, что-то хлопнуло, выскочил за дверь.
Оставшись в товарном зале замызганного магазина, Машка переглянулась со сменщицей, которая так и не рискнула показаться рискованному покупателю на глаза, и, осторожно ступая по скользкому разноцветному полу, который сейчас являлся предметом зависти художника, использующего для своих гениальных творений пузыри с краской, разбиваемые о натянутый на рамке холст, направилась за прилавок, обманчиво внушающий ей чувство защищенности.
В ответ на вопрошающий взор «секретной сотрудницы» Серегин оглядел двор, гадая, говорит ли визит оборотня в не так уж далеко расположенный магазин о том, что он действительно близок к вычислению нашего убежища или же его появление там все-таки было случайным. Но, продолжая находиться под пристальным взглядом бабы Зои, Дмитрий Константинович взял себя в руки и заговорщически произнес: «Дело в том, что это дело засекречено. Вы даже не понимаете, насколько эти сведения опасны для простого обывателя. И хотя я благодарен вам за обнаруженный факт их утечки, я бы порекомендовал вам, исключительно из личной симпатии, не распространяться по этому поводу. За последнее время политика в этом вопросе несколько изменилась, но провести оставшиеся годы в строгой изоляции мало кому покажется приятным». После этого Серегин прошел в подъезд, оставив до смерти напуганную перспективами одиночного заключения женщину на лавочке.
Подняв на меня глаза, он сказал:
