крови палаточным холстом. Аккуратно приподняв ткань, он взглянул - и отшатнулся от чудовищной картины. Желудок свело комом; потом его вырвало. Люди, люди! Что же вы творите друг с другом!
Однако он должен найти бинокль. И он его нашел.
А затем, потный, бледный и дрожащий, пошел на восток. Путь его лежал по некогда цветущей, а ныне заброшенной земле. Повсюду в самых разных позах валялись тела, утренний воздух был пропитан запахом гниющей плоти и сырости. Трупы были единственными обитателями этой равнины, по которой медленно полз пока еще живой человек.
Где-то севернее непрерывно строчил пулемет. Огневая позиция была где-то близко, но эхо и туман не позволяли точно ее определить. Дюйм за дюймом Киннисон продвигался вперед, тщательно осматривая в бинокль каждый фут земли. По звуку он определил, что пулемет был немецким - то, чего Киннисон не знал о пулеметах, можно было записать на ладони - и еще он припомнил, что 'Максим 1907' - весьма грозное оружие, а стреляли именно из него. Пулемет мог доставить серьезные проблемы его друзьям на холме, но они ничего не могли поделать. К тому же, маскировка у 'гансов' была великолепной; даже отсюда, так близко от них, Ральф ничего не мог разглядеть. Но, черт возьми, эта тарахтелка должна быть где-то здесь!
Минута за минутой - двигался только бинокль - он искал противника и, наконец, увидел. Едва заметный блеск металла, небольшой бугорок, легкий пар, поднимавшийся над землей… Вот он! Парок явно шел от кожуха 'Максима'. Ага! Еще раз блеснул ствол!
Киннисон задумался. Двигаться дальше, не попав под обстрел, было невозможно; обойти - значит, сделать большой крюк… Наверно, там всего несколько человек…, к тому же, у него есть возможность добыть гранаты.
Ральф подобрался к одному из распростертых в траве тел и пошарил в подсумке. Немец оказался запасливым - целых три гранаты! Затем он осторожно приблизился к укрытию немцев, встал, и одну за другой бросил все гранаты, предварительно укрывшись за огромным валуном.
Бум! Банг! Бам!
И маскировочная сеть, и, казалось, вся почва, исчезли на несколько ярдов вокруг обреченного 'Максима', словно огромный плуг ковырнул дерн. Скорчившийся за валуном Киннисон пригнулся еще ниже, так как в наступившей тишине громко прозвучал чей-то далекий крик. Его снова затошнило. Но теперь он не мог тратить время на подобную слабость - дорога была каждая секунда.
Черт побери! Какие скверные броски! Он никогда не блистал на бейсбольном поле, но полагал, что может без особого труда попасть в цель величиной с окоп; однако ни одна из его гранат не угодила по назначению. Солдаты, наверное, погибли, но пулемет он не повредил, это ясно. Надо бы до него добраться…
И Ральф пошел - не слишком уверенно - сжимая в руке пистолет и моля бога, чтобы все были уже мертвы. В окопе лежали три неподвижных тела; еще одно, навалившееся на бруствер, мешало ему пройти. Резко оттолкнув труп, он увидел, как солдат покатился по откосу. И в этот момент волосы под каской Киннисона встали дыбом - скользившее вниз тело внезапно ожило, потом раздался стон. На помощь к раненому двинулись фигуры в серых мундирах.
Капитан Ральф Киннисон не верил ни в бога, ни в дьявола; он был сорвиголовой и храбрым малым, но в этот момент ему захотелось вознести отчаянную мольбу, чтобы пулемет уцелел. Теперь он благодарил господа за свои неумелые броски.
Минуту на осмотр… Уф! Цел! Несколько запасных патронташей… Отлично! Киннисон развернул пулемет и начал поливать огнем приближавшиеся фигуры. Одна лента - и немцы в панике; вторая - и он уже не видел на равнине никаких признаков жизни.
Ральф оттянул затвор и отбросил его в сторону, потом прострелил водяной кожух. 'Максиму' конец. Снова развернув пулемет, Киннисон выскользнул из окопа, надеясь, что немцы не сразу поймут, кто в них стрелял.
Двигаясь со всей возможной скоростью, иногда даже слишком быстро, он вернулся на прежний курс. Ничто вокруг не внушало тревоги. Он пересек равнину и постарался как можно скорее миновать искалеченный разрывами снарядов лес. Наконец, перед ним протянулась серая лента почти неповрежденного шоссе. Киннисон добрался до первого поворота - и замер, пораженный. Когда-то он слышал или читал о подобном - но никогда раньше ему не доводилось видеть такое зрелище; описать это словами казалось невозможным. Сейчас он шел прямо на это, и его путь впоследствии превратился в ночные кошмары, мучившие капитана все девяносто шесть лет его жизни.
На самом деле ничего особенного, с точки зрения нашего жестокого века, не произошло. Шоссе обрывалось. То, что когда-то было дорогой, фермами, полями, уже не отличалось друг от друга; все стало невероятно одинаковым, раздробленным и перемешанным в какой-то гигантской ступке. Киннисону казалось, что земля и все, что цвело, росло, двигалось и просто стояло на ней, побывало в неком чудовищном желудке, изрыгнувшим обратно непереваренные остатки - куски дерева и металла вперемешку с обгоревшей плотью. Он вскрикнул и побежал, побежал прочь от этого изуродованного, оскверненного места. И на бегу его мозг рисовал жуткие картины - одну омерзительней другой; и чем больше он старался выбросить их из головы, тем страшнее и страшнее они становились.
Еще днем раньше эта дорога была одним из самых оживленных шоссе. Мотоциклы. Грузовики. Велосипеды. Машины 'скорой помощи' и полевые кухни. Легковые автомобили. Пушки на больших ребристых колесах. Лошади. Мулы. И люди, особенно - люди, такие же, как сам Ральф. Плотные колонны, маршировавшие со всей возможной скоростью - не хватало грузовиков. Дорога была переполнена. Переполнена людьми, орудиями и прочими атрибутами войны.
И на это шоссе обрушился огненный дождь. Скорей всего, газ не применяли. Немецкое командование приказало стереть в порошок этот участок дороги, и сотни, а может быть, и тысячи орудий, слившись в грохочущей яростной симфонии, выполнили приказ. Буквально. Тщательно. Педантично. Дороги больше не осталось: ни здания, ни дерева, ни поля, ни куста. Окровавленные куски плоти могли принадлежать человеку или мулу; металлические обломки не позволяли даже догадаться, чем они служили до начала обстрела.
Ральф бежал - вернее, пошатываясь, брел по этой кровавой ране на лике земли и, наконец, выбрался на более или менее сохранившийся отрезок. Тут дорога была перепахана воронками, но ее хотя бы можно было заметить. Он припомнил, что ферма с почтой и командным пунктом должна быть за следующим поворотом.
Должна быть… Или огонь был прицельным, или снарядов не жалели, но разрушения оказались максимальными. Вместо здания зиял огромный кратер; землю усеивали обломки мотоциклов и машин. Деревья без листьев, голые стволы, пни… С растущим ужасом Киннисон увидел на одной из ветвей, довольно высоко от земли, окровавленный торс мужчины.
Снаряды еще сыпались, но уже не так интенсивно. В нескольких сотнях ярдов появились две машины 'скорой помощи'; объезжая воронки, они медленно двигались вперед. Первая из них остановилась.
– Эй, парень! Ложись!
Киннисон уже и сам расслышал незабываемый звук летящего снаряда и нырнул в ближайшую воронку. Раздался грохот, как будто земля разлетелась на части. Что-то ударило Ральфа в спину и он потерял сознание.
Когда Киннисон снова пришел в себя, он уже лежал на носилках, глядя на склонившиеся над ним лица двух мужчин.
– Что это было? - выдохнул Ральф. - Я?… - Он остановился, боясь спрашивать дальше, боясь шевельнуться, чтобы вдруг не ощутить отсутствие ног или рук.
– Колесо и часть кузова 'скорой помощи'. Их бросило на тебя взрывом, - успокоил один из мужчин. - Ничего страшного, скоро будешь в форме. Ну, еще ободрана рука, да пара- другая всяких мелочей…, может быть, шрапнель задела живот. Но мы тебя подлечим, успокойся…
Киннисон слабо кивнул. Проснувшаяся боль словно зубами вцепилась в живот.
– О'кей! Дел у нас еще куча, а пока тебя стоит показать доктору.
– Мне нужен телефон - и как можно скорее… - Киннисон говорил голосом,
