выглядеть как нормальные, пока что-то их не кольнет изнутри, — и тогда они срываются. Лесник меня возненавидел из-за того, что Рамир спас, а он тогда остался на месте, неуклюжий старый болван».
Из тумана донесся протяжный вопль сталкера. Горячая злость распирала Настьку, она задыхалась, ловила ртом переполненный влагой воздух. Старый больной псих, урод, мутант, тварь! Надо же было связаться с таким страшилищем, с чудовищем! Она бы сама прекрасно дошла! Поглощенная яростью и ненавистью, Настька быстро шагала вперед, сама не понимая куда. Сзади доносились глухие крики и выстрелы, она не обращала внимания. Одна дойдет, ей никто не нужен! Да тут и недалеко должно быть. Что ей какие-то уродские бородатые старики, больные на голову, спятившие сталкеры… Она идет к Боргу, и все тут!
Настька резко остановилась, будто на стену налетела. Крик, долетевший сзади, был полон ненависти и боли. После него надолго стало тихо, наконец донесся едва слышный стон. Девушка оглянулась.
Ненависть, будто липкий горячий пот, сочилась из всех пор, но она сумела понять: происходит что- то странное. Ведь она идет к Боргу, а старик… то есть дядя Василь ее провожает. При мысли о Борге на душе стало чуть-чуть светлее, свет этот разогнал багровую пелену злобы, наполнявшую сознание. Девушка провела рукой по щеке, а потом вдруг дала себе пощечину. Раз, второй — в голове зазвенело.
— Борг, Борг! — крикнула она.
И морок вроде как отступил, съежился, огромной мягкой тушей отполз обратно в туман. Чтобы успокоиться, надо думать о чем-то хорошем, светлом. Ведь что-то не так, ею как будто управляют… Да это же туман! Это он навевает черные мысли, а на самом деле они — не ее, она так не думает, но это идиотский туман, злой, уродливый…
— Прекрати! — одернула она себя. — Думай о хорошем. И опять сзади донесся протяжный стон. Дяде Василю совсем плохо, сообразила она, повернулась и побежала на голос.
— Не подходи! — прохрипел Лесник, выставляя перед собой ружье, когда Настька выскочила из тумана.
Девушка отступила, плотная пелена окутала ее, скрывая от глаз скорчившегося на земле человека.
— Я тебя поймаю, тварюку, — бормотал он, тыкая вокруг стволами двустволки. Сталкер держал оружие левой рукой — правую скрутила судорога, она будто сама собой подогнулась к животу и мелко тряслась. Лесник лежал на боку, дергая ногами, поворачивался и направлял ружье во все, что возникало из дымки. — Я тебя ждал, излом! — вопил он хриплым голосом. — Иди сюда, паскуда, прострелю твою руку гнилую! Узлом завяжу, в глотку тебе запихну!
Он же выстрелил из обоих стволов, думала Настька, обходя Лесника и осторожно приближаясь к нему сзади. Патронов в ружье нет, а зарядить он сейчас не может. Во всяком случае, она на это надеялась…
Остановившись в двух шагах позади сталкера, она позвала:
— Это я, дядя Василь. Настя. Никого тут нет, кроме меня. Нам идти надо…
Лесник, оборачиваясь, подскочил так резко, что девушка вздрогнула и невольно отступила. Стволы уставились ей в лоб.
— Не-е, меня не обманешь… — протянул сталкер с глухой ненавистью. Упал на грудь и со стоном перевернулся на бок. Ружье по-прежнему глядело на девушку. — Не выйдет, я вас насквозь вижу, мутантов…
— Это же я, Настька! — повторила она. — Вы совсем меня не узнаете меня, дядя Василь?
— Прикидываешься, мутант, — горячечно шептал Лесник, подползая к ней. Правая рука судорожно дергалась, загребая траву, и казалась самостоятельным живым существом, прилепившейся к человеку огромной пиявкой.
Вдруг непреодолимое желание раздавить эту пиявку, размазать по земле овладело Настькой — она шагнула вперед, занося ногу. И наткнулась на ружье, стволы уперлись ей в живот.
— Теперь попался… — по искаженному болью лицу прошла судорога — Лесник пытался улыбнуться. Костры ненависти полыхали в его глазах. Он спустил курки, и Настька облилась холодным потом. Раздалось сухое клацанье, но выстрелов не было.
Она вцепилась в стволы, дернула, однако здоровая рука Лесника была по-прежнему сильна — вырвать ружье не удалось.
— Так ты вот как?! — вскрикнул Лесник, приподнимаясь, и замахнулся ружьем, как дубинкой. Зажмурившись, Настька пнула его в правую половину груди.
Сталкер заорал, повалился лицом в землю и, выпустив двустволку, схватился за больное место.
Подхватив оружие, Настька перекинула ремень через голову, повесила ружье за спину.
— Прости, дядя Василь, — прошептала она и опустилась на колени. Поднатужившись, приподняла Лесника. На нее глянуло искаженное мукой лицо.
— Вставай, пожалуйста, надо выбираться отсюда, вставай же, — повторяла она, пытаясь поднять его на ноги. Лесник навалился на нее, ноги его подкашивались, правая рука бессильно висела, Левой он пытался упереться в землю, но ладонь скользила по влажной траве. — Идем отсюда, идем скорей, — твердила Настька. Кое-как ей удалось поднять Лесника, она подлезла ему под мышку, положила здоровую руку себе на плечи и обхватила его за пояс. — Место тут заколдованное какое-то, это оно так действует, понимаешь? Я же знаю, ты не такой, ты мне помогаешь. Мы идем ко мне домой, где я в детстве жила, там спокойно, там отдохнуть можно будет… Шагай, дядя Василь, ну шагай же…
Лесник сдвинул одну ногу, другую. Он был зверски тяжелый, но Настька, закусив губу, поддерживала его, и сталкер медленно побрел вперед. Повезло, что он недалеко убежал от тропы — вскоре они вернулись туда.
— Все хорошо, — ласково, будто обращаясь к младенцу, повторяла она в сотый раз. Это действовало — тупая злоба уходила из глаз Лесника, лицо разглаживалось.
— Надо… уйти отсюда… — пробормотал он, тяжело опираясь на девушку и с трудом передвигая ноги. — Быстрее, а то опять… Здесь аномалия, она действует…
— Идем, мы идем, дядя Василь, — согласилась Настька, пошатываясь под его весом. — Скоро будем дома, ты не сомневайся, я тебе помогу, как ты мне помогал, и все хорошо будет, я правду говорю…
Они шли, она шептала что-то ему на ухо — и скоро глухая серая пелена поредела, туман рассеялся, а когда Настька вытерла рукавом лицо, липкие капли на нем больше не появились. Впереди показалось поле, за которым виднелась роща и крыши домов. Это была Бобловка.
2
Рамир подошел к тропе. Вересковый лабиринт остался позади, тропинка уходила вправо, впереди виднелось редколесье. Надо было сориентироваться.
Он скинул рюкзак, пошарив в боковом отделении, вытащил прозрачный файл с картой. Посмотрел на затянутое облаками небо, пытаясь определить, где солнце, вынул карту, расстелил на земле и склонился над нею. Могильник, изгибаясь, уходил на северо-восток, он тянулся до самой реки. Рамир прикинул расстояние. По всему выходило, что до Бобловки осталось совсем чуть-чуть. Что ни говори, а Лесник этот — хороший следопыт и места знает. В другое время на то, чтобы достичь центра Могильника, много дней ушло бы, но зверолов как-то хитро пошел, и дорога оказалась короткой.
А Умник ждет где-то за лесом, в единственном, не считая руин и Мозголома, относительно безопасном месте, где можно покинуть Могильник. Припомнив лес-аномалию, Рамир внутренне содрогнулся. И это — безопасное место? Относительно безопасное? Относительно чего — пасти слепого пса или желудка псевдоплоти? Ладно, так что тут у нас… Если сейчас быстро догнать зверолова, то можно выйти к Умнику уже через пару-тройку часов. Вон тропка через лес идет — отходит от той, возле которой Рамир сейчас, причем где-то недалеко отходит. Но лучше не соваться туда без кое-чьей головы… Умник ждет до вечера, сейчас утро, время есть, хотя затягивать все равно нельзя.
Рамир сунул карту обратно. Надо идти. К черту всех малахольных девиц, какое ему вообще дело до нее? В конце концов, появятся деньги — его и так все любить будут. Мужик он или не мужик? Из-за девки раскис, слюнтяй. Да таких, как эта, в мире пучок за копейку на каждом углу, далеко ходить не надо. Цыган
