лицом вниз в водогон, где уровень воды едва достигает метра?! А он лежал там, пока не захлебнулся. Настоятельно прошу обеспечить бригаду постоянной охраной, как милицейской, так и частной. С сегодняшнего дня дежурные получат газовое и электрошоковое оружие. Требуется стандартный контейнер для вывоза тела.
Мне хватило всего двух дней, чтобы ужаснуться, в каком нереальном вакууме лжи мы живем. Я аккуратно прозондировал всех своих знакомых, хоть как-то связанных с определенными кругами и владеющих информацией. Трое отмолчались, четвертый неопределенно махнул рукой и посоветовал не маяться дурью. С другой стороны, он же перезвонил мне пару часов спустя с чужого номера, предложив выпить кофе где-нибудь под вечер на набережной. Место было выбрано довольно людное, тем не менее сам разговор проходил в свойственной людям его круга манере.
– Ты хороший парень. Зря влез в это дело, но перевоспитывать тебя не буду, поздно, засветился уже. Поэтому быстро и коротко – спрашивай. Без названий, мест и имен.
– Там… действительно гибли люди? Спокойный кивок.
Это связано с раскопкой могил… Кивок.
– …и некими тайными знаниями? Полуулыбка. Понятно, значит, никакой особой тайны в этом давно нет.
– Ваш отдел как-то контролирует происходящее?
Кивок.
– Кто заинтересован в раскопках? Также полуулыбка, глаза подняты кверху.
– Ваши могут их остановить? Секундное размышление. Кивок.
– Но не сделают этого, пока не получат четкого приказа?
Еще кивок.
– Ты знаешь Лану? Улыбка стала хищной. Знает.
Ей грозит опасность? Кивок.
– А мне?
Неуверенное передергивание плечами…
– Я могу, если что, на тебя надеяться? Четкое отрицательное мотание головы. Ладно, я особо и не рассчитывал.
– Еще кофе?
– Спасибо, мне пора. Жена заждалась. Как твоя командировка в Сербию?
– Нормально. Обошлось без стрельбы, я успел в Метохию ровно за неделю до отделения Косова.
– Ну слава богу. Будет вечерок, звони, пообщаемся на эту тему. За кофе заплатишь?
– Разумеется.
Он пожал мне руку и ушел быстро, не оборачиваясь, словно ему было абсолютно все равно, что и как будет со мной дальше. Он всегда был такой, еще со времен нашей совместной службы на границе. И еще с тех времен я точно знал, что он так же молча прикроет мою спину, не дожидаясь просьбы и не ожидая благодарности. Хотя бы только поэтому и я не имел никакого права подставлять его, даже на уровне диалога.
Уже дома списался с Ланой, но назначить встречу не получилось.
«Как сама?»
«Хорошо! Пью кровь, вкусно! Возрождаюсь к жизни. Как ты?» «Нормально. Увидимся?» «Может, завтра, после работы». «Ок».
Вот и все. С того памятного дня, когда я поил ее собственной кровью, полоснув ладонь ножом, прошло очень много времени. Она все так же пила кровь, в среднем раз в месяц, при стрессах чаще. Это не вампиризм, нечто иное, связанное с гормональными изменениями в организме после ее инициации как ведьмы. И были случаи задержек поставок, сбоев, просрочек, но она никогда не просила меня повторить это снова. Я предлагал. Были случаи, когда видел, что ей это надо, что ее бьет изнутри и ей плохо, но Лана жестко и холодно пресекала мою благотворительность:
– Мы уже обсуждали это. Еще раз почувствую твою кровь на языке – и ты не жилец. Меня же потом ничто не остановит…
Она умела выкарабкиваться сама. Мои стремления помочь и поддержать редко принимались. Казалось, ей трудно поверить, что хоть что-то в этом мире может быть дано тебе даром. Она привыкла платить сразу и ненавидела брать в долг. Любой подарок, любая услуга, вплоть до подачи руки в транспорте или пропуска в живой очереди, могли быть истолкованы ею как первый шаг к ограничению ее свободы. Свободы собственного выбора Добра и Зла. С последующим неким обязательством расплатиться той же монетой, иначе космическая гармония Великого Абсолюта взыщет с нее этот долг иначе.
Я приучал ее к доверию, медленно-медленно, постоянно срываясь и начиная сначала, шаг за шагом, словно дикую, неприступную лань, заблудившуюся в горах многоэтажных глыб наших микрорайонов. Даже ее имя было созвучно этому образу: Лана – лань…
Я думал, это случайность. Пока однажды не увидел старый герб Донского казачьего войска – олень, пронзенный стрелой. На некоторых рисунках вместо оленя была изображена лань. Оленю стрела вонзалась в спину или грудь, а лани – в круглый живот. Так, словно хотели убить не только ее, но и возможного детеныша.
Лана знала, что во мне казачья кровь, что я служил снайпером и, значит, умею стрелять. Знала и все равно оставалась рядом. Смерть оленя на гербе была символом охоты, победы человека над природой, власти смерти над свободой и волей, силы над красотой. Моей победы над Ланой…
Только сегодня поступили зодиакальные карты и расчеты города. Все, как и предполагали наши специалисты. Если до этого мы имели опыт работы в аномальных зонах, так называемых местах силы, то здесь расположена совершенно другая ипостась сопротивления. Город поставлен по определенному сочетанию звезд, изначально равномерно распределяясь по обоим берегам Волги, она делит его, словно инь-ян, при истечении в Каспий. Каспий – самое непонятное, мистическое и малоизученное море в мире. Оно, словно озеро, не имеет выхода в океаны и постоянно меняет свой уровень. Есть исторические данные о его наступлении и отступлении на десятки километров, оно словно само выбирает свои границы каждые три столетия. Мы столкнулись с самостоятельно дышащей местностью. Теперь понятно, что так привлекало и звало сюда древних. Здесь они воссоединялись с Ланью – Праматерью Сущего, и она принимала их в свое лоно. Мы же пытаемся войти силой…
– Привет, прости, что опоздала. – Лана слегка коснулась губами моей щеки. – Я жутко замерзла. Здесь подают глинтвейн?
– Сейчас спрошу. – Я усадил ее за стол и обнял, стараясь накрыть ее холодные пальцы одной своей ладонью. Ее заметно знобило, знакомая официантка сочувственно округлила глаза и на мой вопрос о горячем вине кивнула утвердительно. Даже если они и не варят его весной, то для нас сделают, все-таки мы постоянные клиенты…
Говорить ни о чем серьезном не хотелось; пока Лапа не отпила два больших глотка глинтвейна, мы просто молчали. Я слушал ее руки. Они говорили об усталости, тоске, одиночестве, о чем-то неразделенном и проходящем, о неуверенном и полузабытом, о вечном и познаваемом, а потому невыносимо неприемлемом.
Мне трудно лаже приблизительно описать эти токи, что бились под тонкой кожей, когда я гладил ее пальцы. Проводил ногтем мизинца по линиям, нервным и глубоким, ее ладони, спотыкаясь на узлах и перекрестьях, словно заблудившийся путник на неровной дороге звезд. Иногда мне казалось, будто бы весь Млечный Путь вырезан там, от холма Венеры до бугра Луны, и тогда я мог реально заблудиться в ее руках, остановиться, не найдя выхода, и кричать о своей любви, задрав голову к равнодушному небу…
– Знаешь, у каждого из нас есть свой двойник, внутренний голос. Кто-то его слышит, кто-то нет, кто-то называет его ангелом-хранителем, а кто-то просто инстинктом самосохранения. Так вот, у меня его нет.
– Объясни. – Я чувствовал, что она идет издалека и разговор выльется совсем в другую тему, но принимал ее правила и условия.
– Хорошо. Уже не споришь. Спрашиваешь. У таких, как я, внутренний голос, как правило, отсутствует. Но у меня есть двойник – мое «я». Не голос. Не советчик, помогающий смотреть измененным взглядом. Двойник! Полноценное «я», от и до, которое в любой миг может отделиться и смотреть на мои поступки со стороны. Это бывает очень интересно порой. И страшно тоже, и познавательно. Видеть, что делает твое
