трипольскую культуру.
– Старик, – тихо пообещал Малюта, – мне не нужен кокошник. Тем более что, как я понимаю, княжна намерена венчаться именно в нем…
– Семейная традиция, – прошелестел потрясенный проницательностью собеседника хранитель. – Тогда что вам нужно?
– В кокошнике – аметист, – напомнил Скуратов. – У него свое предназначение и своя судьба. Замените его вот этим изумрудом.
Скуратов небрежно опустил на стол кулак, выпустил из разжатой ладони драгоценный камень и катнул его старику.
– Это «Око Света». Его держал в руках Будда, если верить Конан Дойлу…
– Кому? – уточнил отставной чиновник.
– Неважно, – поморщился Скуратов. – Все неважно. Но обмен равноценен.
Почтенный Сергей Львович Волокос решительно встал из-за стола и вышел в коридор. Вернулся он быстро, сжимая в подрагивающих руках вожделенный кокошник.
– Я нашел его в возу с сеном, когда таскал вашей лошадке воду, – вздохнул старик. – Я не знаю и не хочу знать ваших дел, но обмен равноценен. Про «Око Света» я читал в жизнеописаниях Будды. Берите камень, ваше сиясь, берите, пока я не передумал.
Скуратов ловко подковырнул камешек, и аметист тотчас выпал из оправы в его широкую ладонь.
– Прощай, отец, – Малюта дружески расцеловал директора музея в мясистые щеки. – Что-то подсказывает мне, что мы больше не увидимся.
Старик всхлипнул и, перекрестив Скуратова, отвернулся и начал судорожно протирать пенсне. Потом проводил до двери и долго махал ему вслед влажным от слез платком. Глаза его были печальны, близоруки и мудры.
Выезжая час спустя из города на отъевшейся за неделю кобыле, Скуратов встретил полицмейстера.
– Граф, – смущенно склонил голову Бушин. – Вот рапорт, о котором вы изволили говорить. Полагаю в нем, что экономические преступления есть государству сугубо вреднющие, а потому следовало бы учредить и должности по их пресечению соответственные. И фонды не урезать. Ежели крестьянин от голодухи какой мешок картошки спер – оно, конечно, плохо. А вот ежели заводчик какой заказ на сапоги получил, да сырье спер, а сапоги те из гнилья стачал? Это ж не в пример трагедия… А вор – он в тюрьме сидеть должен, а не в сенате.
– Вор должен сидеть в тюрьме, – подтвердил Скуратов, пожимая руку полицмейстеру.
Тот слегка поморщился и через силу улыбнулся.
– Я сделал вам больно? – удивился Малюта.
– Пустое, – успокоил капитана Бушин. – В Накипелове следствие проводил.
– А что там? – слегка заинтересовался Скуратов, делая знак Садко, чтобы тот придержал баловавшую лошадь.
– Мужики местные повесили пастуха. За попытку подстрекательства к бунту, мятежное поведение и за то, что в поле у коров молоко сцеживал.
– Похвально, – почесал в затылке Скуратов. – Вы, в сущности, хорошо воспитываете окрестное население, сударь. С таким народом бунту не бывать. Суд Линча, конечно, не наш метод, но верноподданнические настроения поощрять следует. Да-с… Трогай!
– Так-то оно так, – почесал затылок полицмейстер, провожая отъезжающего графа-инкогнито грустным взглядом и разворачивая коня. – Только и был-то у меня один информатор на весь уезд. И того лишился… На рыбалочку сходить, что ли?
– Как же-с, как же-с, – проводив Скуратова до двери, по крутой лестнице, тяжело отдуваясь, вернулся в свою заваленную рухлядью комнатку отставной чиновник и пламенный любитель древностей Сергей Львович Волокос.
Старик грустил и печально вздыхал.
– Хитрец!.. Учрежденья он инспектировал! Шалишь. За камешком, стало быть, приезжал. Думает, я не видел, как вы на него заглядывались…
Хранитель музея зашарил по столу, нашел и поднес к глазам изумруд и лупу.
– Так и есть, – тяжело вздохнул он, – «Око Света». Музею уездному – уникум. Народ вам еще спасибо скажет, батенька. Шутка ли – в каталогах нет, а у нас – пожалте, господа хорошие…
Хранитель опустил лупу на стол, устало потер близорукие глаза и опять зашарил по столу. Отыскав потертую табакерку, он щелкнул замочком, открыл крышку, поднес к носу и заворошился в ней толстыми пальцами:
– И на что ему аметистик этот дешевенький? Ни вида тебе, ни огранки. Разве что зеленый да старый очень…
Почтенный старик извлек из табака и подбросил на ладони подмененный им еще позавчера аметист.
– Ишь ты, стервец эдакий, еще светится, как я стихи читаю… Чудны дела твои, господи!
За несколько верст от уездного городка занесенная сугробами по платформу карусель обиженно скрипнула, когда на нее взобрались трое.
– Господа, – слегка высокопарно обратился к коллегам Малюта. – События минувшей недели убедили меня в том, что физической подготовке мы уделяем явно недостаточное внимание… Садко Акимович, где ваши лыжи, кстати?
Садко виновато показал чудом сохранившуюся лыжную палку.
– Неважно, – махнул рукой Малюта. – Спишем.
Садко и Сусанин, удивленные безразличием начальства, удивленно переглянулись.
– Да, о чем это я? – замялся Скуратов. – Ага… Неминуемая утечка артефакта из реальности предотвращена. И по случаю успешного выполнения задания – всем амнистия. Рапорт напишу лично. Вас ознакомлю. В курилке рекомендую придерживаться его содержания неукоснительно.
Скуратов поднял глаза на Садко и внезапно обозлился.
– А если какая-нибудь сволочь… Повторяю, если какая-нибудь новгородская сволочь будет трепать языком – сгною в своих подвалах.
Сусанин и Садко переглянулись вторично и на этот раз облегченно: начальство пришло в себя.
– По местам! – заорал Скуратов, досадуя на себя за минутную слабость. – Поехали, милая.
Карусель, поднимая столб снежной пыли, завертелась. Необычный для этих широт смерч наблюдался обывателями не только уездного городка и окрестных сел, но даже и в Можайске. Однако лишь трое бывалых вояк на карусели могли слышать, как репродуктор исторг лирические слова древней песни про опытного партизана-моряка. Впрочем, налетевшая вьюга быстро стерла не только следы от карусели, но и развеяла грустное эхо:
– Это она про Богарне, – услышал Скуратов пояснения Садко.
…Пелена, белая пелена, сплошь сотканная из маленьких колючих снежинок…
– Ах ты, тройка-Русь, – шептал Малюта. – Вот зараза!
Глава 2
ДИМА И ВОЛК
– На гауптвахту! – тихо просипел Владимиров, откидываясь на спинку своего антикварного кресла. – Обоих на гауптвахту! И гноить до особых указаний.
Громко говорить командир уже не мог, потому что сорвал голос, когда узнал, что виновниками переполоха оказались Хохел и примкнувший к нему Задов. Шкодливый тандем сработал на славу.
Но все по порядку.
– …Какие еще будут распоряжения? – уточнил Скуратов, кладя перед Владимировым на стол бланки записок об аресте Задова и Хохела. На них командир отряда должен был расписаться и проставить в пустых графах количество суток ареста.
Владимиров уже не мог даже шептать, а только зло сипел. Голос пропал. На бланке с фамилией Задова, рядом со своей подписью, он нарисовал виселицу.
