Елена Никитина
А что вы хотели от Бабы-яги
ГЛАВА 1
День клонился к закату. Солнце прощально золотило молоденькую зелень едва распустившихся почек, и вечерний лес был погружен в нежно-зеленую дымку. Деревья отбрасывали косые тени на многочисленные проталины, пестрящие подснежниками и мать-и-мачехой. Пчелки и другие жизнепослушные насекомые старательно перелетали с цветка на цветок, выполняя свой первый весенний долг по размножению растений.
Я возилась у печки, вытаскивая горшок с дымящейся гречневой кашей. Опять пригорела, зараза, вон как воняет. Никогда не умела готовить, особенно каши. Всегда либо недоварится, либо подгорит. Третьего в моей жизни еще никогда не случалось.
Я поковыряла ложкой крупу и выложила в тарелку то, что было сверху. Негусто. Остальное имело отвратительный коричнево-черный цвет и выглядело совсем неаппетитно. Заглянув в горшок и пошкрябав ложкой по его стенкам, я убедилась, что проще отодрать зубами шляпку от гвоздя, и сунула негодную уже посудину в печь. Вурдалакам скормить, что ли? Они, наверное, тоже это есть не будут.
С улицы послышался шум. Я выглянула в окно и увидела приближающуюся к моему одиноко стоящему в глухом лесу домику демонстрацию. Она состояла человек из десяти и больше походила на похоронную процессию. Отличие от последней было лишь в том, что вместо цветов и портретов усопшего эти несли в руках ржавые мечи, которыми даже картошку копать страшно – рискуешь нанести непоправимый вред природе, да крышки от кастрюль. Последние при сильном ударе друг об друга издавали отвратительные громкие звуки, пугающие всю возможную живность на несколько верст вокруг, и считались местными жителями особенно действенным методом уничтожения Бабы-яги, коей я и являлась в силу определенных обстоятельств социального и этнического характера. Уничтожать меня приходили с завидной регулярностью, раз в неделю как минимум. Но безрезультатно. То ли не задавались такой конкретной целью и хотели лишь попугать, то ли это являлось у них разновидностью экстремальных видов развлечения, не знаю. Но у меня тоже были свои способы борьбы с подобными массовыми мероприятиями. Я покосилась на большую клизму, стоявшую у двери на лавочке, и тяжело вздохнула. Не дадут ведь поесть по-человечески, изверги.
Позволив процессии подойти на достаточно близкое расстояние, я распахнула дверь и с клизмой наперевес выскочила на крыльцо.
– Ну что? Кто первый?
Процессия замерла, звон крышек оборвался на самой высокой ноте и в ужасе затерялся среди деревьев. Приблизиться ко мне никто не решался. Еще бы! Клизма в моих руках – воистину грозное оружие! И никакой меч-кладенец ей и в подметки не годится! Большая, литра на полтора, она приводилась в действие пусковым заклинанием и попадала точнехонько по прямому назначению. Все! Противник обезврежен! Главное, с именем не перепутать. Можно, конечно, и без имени, но тогда жертва выбиралась по неизвестным даже мне самой признакам. Время, на которое действовала клизма, зависело от налитой в нее жидкости – чем сильнее, тем дольше срок действия. Единственный недостаток моего оружия был в том, что нужно самой его заправлять. Но местные жители этого не знали, а я не спешила им ничего сообщать.
Самонаводящаяся клизма, как я ее окрестила, была первым изобретением, поставившим большой жирный крест на моей магической карьере. Я училась в Высшей академии мировой магии при Правительстве Союзного Государства, откуда меня с позором выгнали за неподчинение всеобщей дисциплине, не дав доучиться всего год. Поступила я туда по рекомендации то ли дальней родственницы, то ли бабкиной знакомой (в общем, седьмая вода на киселе), которая являлась главным консультантом по лекарственным травам и сборам и вытащила меня из глухой деревеньки, где я откровенно чахла, маясь от скуки и бездействия. Способности к магии у меня были наследственные, все-таки бабка моя сильной ведуньей была, посему поступила я без определенных проблем, имея в своем арсенале кое-какое зачаточное образование.
Ничему высшему, и уж тем более академическому, нас там не учили. Мы зубрили всевозможные заклинания, ходили на практику по кладбищам и болотам, изучали внутреннее и внешнее строение различной нечисти и прочую ерунду. В конце третьего года обучения (всего их пять) я разочаровалась в столь возвышенном названии нашего образовательного учреждения, потому как ничем мировым там и не пахло, и начала во многие заклинания, заговоры и рецепты вносить свои собственные коррективы, а то и вовсе придумывать новые. Так в результате моих магических экспериментов и появилась самонаводящаяся клизма.
Опробовать ее мы отправились с моим однокурсником Васькой, которого все звали Котом не столько даже из-за его имени, сколько из-за безудержной любви к сметане, которая иногда переходила все грани разумного. Спрятавшись в кустах цветущей и воняющей на всю округу черемухи, мы намечали жертву моих научно-магических изысков. Люди сновали мимо нас, даже не подозревая, какой страшной опасности они подвергались, выбирая именно эту улицу. Наконец я увидела то, что было нужно. Из-за угла вывернул долговязый прыщавый парень в сальной и замызганной майке, цвет которой давно уже не поддавался никакому определению, и в таких же грязных штанах с рваными коленками. Засунув руки в карманы, парень развязной походкой шел в нашу сторону и щербато улыбался. Я сосредоточилась и выпустила клизму из рук, читая коротенькое пусковое заклинание.
И надо же было такому случиться, что именно в этот момент из-за того же угла вышел посол какой-то восточной страны. Какой я, естественно, не помнила, но имя у посла было до того заковыристое, что мы в академии использовали его в качестве оценки качества трезвости. Тармалтрухмантарон. Такое под хмельком выговорить не удавалось почти никому. Ничего удивительного, что я сразу на него отвлеклась, и в памяти сами собой стали складываться буквы столь нестандартного имени.
Клизма, не долетев до прыщавого парня всего чуть-чуть, резко сделала разворот и вонзилась в положенное ей по прямому назначению место иностранного подданного. Он дико взвыл и схватился руками ниже спины, но было поздно. Действие моего эксперимента было моментальным. Посол, дико вращая глазами и выпятив бородку клинышком, носился по улице, вспоминая всех ему известных и даже неизвестных еще родственников на не совсем стандартном наречии, как своем родном, так и нашем, расстанском.
Его беготня привлекла повышенное внимание прохожих, которые всегда были охочи до разных казусов, если дело не касалось их самих, и вокруг несчастного тут же образовался кружок любопытствующих. Но послу было уже не до объяснений. Он последний раз взвыл особенно яростно и скорбно и, прорвав окружение, сломя голову бросился в соседние с нами кусты.
Мы не стали дожидаться, когда он будет в состоянии здраво оценить нанесенный его неприкосновенному статусу ущерб, и спешно и как можно незаметнее покинули наш наблюдательный пост, искренне надеясь, что данное недоразумение не приведет к международному конфликту.
